Город праха

Клэр Кассандра

Какое-то время они сидели без движения, крепко обнявшись. Клэри чувствовала, как вздымается и опускается его грудь. Дыхание осталось просто привычкой — вампиры не испытывали в нем необходимости.

— Не умирай! Я тебя не отпущу!

— Боюсь, у тебя нет выбора, — сказал Саймон, и Клэри почувствовала, что он улыбается. — А я-то думал, что больше никогда не увижу солнца. Надо же, ошибался…

Джейс что-то крикнул. Клэри подняла глаза. По небу расплывались розовые пятна, словно в чистую воду плеснули краской.

— Я люблю тебя, — промолвил

Саймон. — Я никого, кроме тебя, не любил.

Нежно-розовое небо озарили золотые лучи, как прожилки в благородном мраморе. Река вокруг заблестела под солнцем. Саймон, откинув голову, посмотрел прямо на сияющий шар, и в его глазах отразилось жидкое золото, как будто он сам уже начал плавиться.

— Саймон! — закричала Клэри, вцепившись в его плечи.

Джейс схватил ее и потянул назад. Девушка пыталась вырваться, но он держал крепко и что-то настойчиво повторял, снова и снова, пока она не опомнилась и не начала понимать его слова.

— Клэри, посмотри, посмотри!

— Нет! — Она закрыла лицо руками, чувствуя на них солоноватый вкус воды, так похожий на вкус слез. — Я не хочу! Я не могу!

— Клэри! — Джейс силой отнял ее ладони от лица, и в глаза ей ударил яркий свет. — Посмотри!

Она наконец послушалась, и воздух со свистом вырвался из легких. Саймон сидел на самом солнце и с изумлением рассматривал свои руки. Волосы у него золотились в утренних лучах, а на воде плясали яркие блики. Саймон вовсе не рассыпался пеплом — солнце ласково гладило его кожу, не оставляя на ней ни пятнышка.

Вещей оказалось даже меньше, чем Джейс предполагал. Он прожил в Институте целых семь лет жизни, а уносил полрюкзака одежды, небольшую стопку книг и кое-какое оружие. За окном темнело, тусклый алый свет падал на нехитрые пожитки, сложенные на кровати.

Сначала Джейс раздумывал, забирать ли с собой то немногое, что осталось от его прошлой жизни в Идрисе. Магнус вернул ему отцовское кольцо, вот только Джейсу больше не хотелось его носить. В конце концов он повесил кольцо на шею на цепочке, а вещи решил забрать. Незачем оставлять память о себе в Институте.

Когда он уже заканчивал паковать рюкзак, в дверь постучали. Джейс ожидал увидеть Изабель или Алека, но на пороге стояла Мариза в строгом черном платье. Она как будто резко постарела, в углах рта залегли глубокие морщины. Голубые глаза остались единственным пятном цвета на лице, лишившемся всех красок.

— Я могу войти?

— Вы можете делать все что угодно, — ответил Джейс, возвращаясь к рюкзаку. — Это ваш дом.

Он начал утрамбовывать одежду в рюкзаке с несколько большим усилием, чем для этого требовалось.

— Институт принадлежит Конклаву, — уточнила Мариза. — Мы тут просто хранители.

— Без разницы.

— Что ты делаешь?

Если бы Джейс не знал Маризу, он решил бы, что у нее дрожит голос.

— Собираю вещи. Как все перед отъездом.

Мариза побледнела:

— Не уходи. Если хочешь остаться…

— Не хочу. Мне здесь не место.

— Куда

ты пойдешь?

— К Люку, — заявил Джейс, глядя, как она меняется в лице. — Немного поживу у него, а потом решу. Возможно, отправлюсь в Идрис.

— Ты считаешь, что тебе место именно там? — с горечью спросила Мариза.

Джейс замер, глядя на рюкзак:

— Я понятия не имею, где мне место.

— Рядом с семьей, — произнесла Мариза и шагнула к нему. — С нами.

— Вы меня вышвырнули, — резко сказал Джейс и, спохватившись, попытался смягчить тон. — Мне очень жаль, что все произошло именно так. Но если я не был нужен вам раньше, зачем я вам сейчас? Роберт нездоров, за ним надо ухаживать. Я буду только обузой.

— Обузой?! — переспросила Мариза. — Роберт хочет тебя видеть, Джейс.

— Сомневаюсь.

— А как же Алек? Изабель, Макс? Ты не веришь в то, что нужен мне, и я не вправе тебя за это винить. Но в них-то можешь не сомневаться! Мы многое пережили, Джейс. Не делай им больно.

— Это нечестно.

— Ты вправе меня ненавидеть, — сказала Мариза. Джейс с изумлением понял, что голос у нее действительно дрожит. — Но все, что я делала, я делала, чтобы защитить тебя. Даже когда выгоняла из дома. Потому что хотела защитить, а еще потому, что боялась.

— Боялись меня?

Мариза кивнула.

— Знаете, это для меня большое утешение, — съязвил Джейс.

Мариза глубоко вздохнула:

— Я боялась, что ты разобьешь мне сердце так же, как Валентин. После него ты был первым неродным человеком, которого я полюбила. Первым живым существом. Совсем ребенком…

— Вы принимали меня за другого.

— Нет. Неважно, чей ты сын. Я полюбила именно тебя, в тот самый момент, когда ты спустился с корабля из Идриса. Ты вошел в мое сердце наравне с моими детьми. Ты пока не можешь этого понять. Нет ничего сильнее любви к своему ребенку. И никто другой не может разозлить сильнее.

Джейс помедлил.

— Ну, злость-то я как раз прочувствовал.

— Я не надеюсь на прощение, — сказала Мариза. — Но прошу тебя остаться ради Алека, Изабель и Макса. Я буду бесконечно благодарна…

Этого говорить не следовало.

— Не нужна мне ваша благодарность, — отрезал Джейс и застегнул молнию на рюкзаке.

— A la claire fontaine m'en allent promener, [6] — произнесла Мариза.

— Что?

— Il у a longtemps que je t'aime. Jamais je ne t'oublierai. [7] Старая французская песня, я пела ее Изабель и Алеку. Помнишь, ты спрашивал?

6

Я гуляю у прозрачного фонтана (фр.).

7

Я давно тебя люблю и никогда не забуду (фр.).