Город принял
Шрифт:
– Нет, ничего не сообщали пока. Крикнуть по городу, что ли?
– Давай…
Ровный гул голосов, над которым поднимается резкий басовитый говор Микито:
– У меня потерялся мальчик, Юра Бойцов, пять лет, одет в голубую куртку на белом искусственном меху. Длинная светлая челка, зеленые глаза, на левой щеке родимое пятнышко размером с копейку…
С другого пульта слышен Дубровский:
– Запомните, лейтенант Карпенко, – это стыдно! Как же вы можете работать, не зная своей территории с закрытыми глазами? Я ставлю на контроль, докладывайте каждые пятнадцать минут…
И раздался
– Дежурный по городу Севергин. Да, да, подождите, девушка, не плачьте, я вас плохо понимаю. Постарайтесь успокоится. Где именно? Измайлово? Минуточку, не кладите трубку, – Севергин щелкает тумблерами на пульте:
– Дежурный Первомайского района, дежурные сто двадцать шестого, семьдесят третьего и пятьдесят четвертого отделений милиции – прямая связь со мной! Радиоцентр – все патрульные машины из тридцать четвертого, тридцать пятого, тридцать седьмого, тридцать девятого квадратов – движение в направлении Измайловского парка! Пятнадцать минут назад в парке совершено изнасилование, потерпевшая звонит из автомата с Измайловского проспекта, срочно вышлите к ней наряд! В пятьдесят четвертое отделение выезжает опергруппа, связь через меня…
Мгновенная суета сборов, все устремляются к выходу, и, пока не захлопнулась дверь, я еще слышу сипловатый голос Севергина:
– Девушка, как выглядите? Красивая нейлоновая куртка, в джинсах… Все патрульные машины и мотомехсредства – в оперативную зону… По типовому плану «Облава» наряд милиции рассредоточить по периметру парка… Включить в наряды всех служебных собак… Приметы преступников будут сейчас сообщены… Девушка, вспоминайте, не торопясь, только точнее: как выглядели преступники… Радиоцентр, обеспечьте чистоту эфира… Передаю… Двое мужчин, двадцати – двадцати пяти лет, один высокий, другой среднего роста…
…С визгом, ревом проходит повороты оперативная машина, Задирака ожесточенно дергает поводок сирены. Тихонов негромко говорит ему в затылок:
– Через Разгуляй, мимо Елоховской. Давай, Алик, быстрее! Давай от души!..
Закусив губу, Задирака пулей проносится по пустеющим улицам, бормочет себе под нос:
– Ну-у, паскуды! Врете, не уйдете! Поплачетесь еще, свинюги противные!
В рации над нами, над всем городом звучит голос Севергина:
– Преступники одеты: высокий – в темный плащ, второй – в серую короткую куртку, у высокого пышные светлые усы…
Прыгают перед глазами витрины, дома, деревья. Чернота спящих окон. Пустота в сердце. Желтый свет у подъезда отделения милиции.
Тихонов и Скуратов разговаривают с потерпевшей. Куртка на ней изорвана, джинсы в грязи, всклокочены волосы, на лице большой синяк. А сама она – маленькая, вся изломанная убитая. Я стояла чуть в стороне, и смотреть на девушку мне было больно и страшно. И – как гром небесный – пронзительный картонный радиоголос над головой:
– Двести семнадцатый вызывает дежурного по городу! Я старшина Логинов, командир экипажа патрульной – двести семнадцать. Сейчас мною задержаны под угрозой применения огнестрельного оружия двое мужчин, перепрыгнувших через ограду Измайловского парка в район Нижнепервомайской улицы. Соответствуют приметам переданной ориентировки. Следую в пятьдесят четвертое
Девушка подняла глаза на меня, она вся еще в оцепенении, она и плакать не может, стопорная окаменелость безраздельно владеет ею. Хрипло сказала:
– Господи, как же мне жить-то дальше?…
Я обняла ее за плечи:
– Успокойся, маленькая, успокойся. Все пройдет…
Девушка подняла на меня глаза, и они мгновенно наполнились слезами:
– Пройде-ет… Как я отсюда выйду? Что дома? Что Володе скажу? Посмотрите на меня!
Распахнулась дверь, и в дежурку ввалились два парня в сопровождении милиционеров. Тишина и неподвижность охватила всех на несколько мгновений. Девушка встала и неверным лунатическим шагом пошла навстречу парням, остановилась около высокого, смотрела на него долгим ненавидящим взглядом и с вскриком-всхлипом: «Будь ты проклят!» – плюнула ему в лицо…
Медленно едет Задирака. Некуда спешить. Все смотрят по сторонам. Тихонов ласково обнимает меня за плечи.
– Не плачь…
– Я не плачу, я думаю.
– И что?
– Как вы все это выносите?… Каждый день такое видеть… Вы и сами должны на весь мир обозлиться…
– Нет, Рита, нет, – гладит мою руку Стас. – Это не весь мир. Весь мир прекрасен…
– Да? Ты пойди и скажи этой девушке и ее Володе. Они тебя сразу поймут… И наверняка поверят…
Стас медленно, задумчиво ответил:
– Рита, я не ращу хлеб, не учу детей, не лечу людей. Поэтому моя жизнь и уходит на то, чтобы такого в жизни случалось все меньше и меньше…
– Но ведь случается все равно! Ты же видишь – случается!..
– Да, случается. Но в Москве каждый день триста человек празднуют новоселье, полтысячи правят свадьбы, рождается семьсот новых человечков. И нас туда никогда не зовут. Не нужны мы на юбилеях, защитах диссертаций, на торжественных встречах. Взгляни, сколько окон светится – миллион! И там везде люди. А зовут они нас, только когда у них случается беда…
– Ну и что?
– А то, что мы – чернорабочие… Чернорабочие человеческой беды. Люди ведь очень медленно меняются к лучшему, и еще долго-долго они будут причинять друг другу боль и страдания, и до тех пор, пока есть еще боль и насилие, мы будем очень людям нужны. И если поймешь это всем сердцем, тогда и озлобиться на мир, которому ты еще сильно нужен, не сможешь…
Ответы в разговорах по телефону сотрудников службы «02» и дежурной части должны быть краткими, четкими, вежливыми, тактичными. Надо помнить о том, что эти службы – первая необходимая помощь народу…
25
Станислав Тихонов
Ближе к полуночи несколько стихает суета, реже становится пулеметный перезвон телефонов. Мы с Ритой подсели к Севергину за «командирский» столик – попить чайку. На карте-плане Москвы около кружка с цифрой 37 непрерывно мигает оранжевая лампочка.
– Что там, Григорий Иваныч?
– Грабеж. У буфетчицы на улице сумку вырвали… – Севергин нажимает тумблер. – Тридцать седьмое! Севергин… Что там у нас с грабежом? Почему не докладываете?