Город призраков
Шрифт:
— Что творите? В кого стреляете, а?!
На его фоне еще один голос причитал слезливо:
— Мама! Мама, ну отойди от окна! Какое нам дело, кто в кого стреляет!
— Да собак мы стреляем! — завопил один из охотников. — Не в людей! Уйдите от окна!
— Семеныч! — крикнул кто-то позади. — Они на Граненую свернули, там еще десяток!!
— Окружай по Моложской, а то к реке прорвутся!!!
— Да вот еще! Вот! — выстрел, еще один, потом очередь из АК, гулкая и раскатистая. — Трех завалили, один ушел!
Волки неслись, не чуя лап, косились вправо — там в проемах между домами мелькал
— Ушли!
— Стекло зря разбили, может, там жил кто?
— Да плевать, все равно не спросят. В темноте лиц не разглядеть.
Тут и там шли охотники, рассредоточивались по районам мелкими группами, грамотно окружали мечущихся псов и безжалостно их отстреливали. Трупы не собирал никто — их было слишком много, и грязную эту работу оставили на завтра, так что с утра горожане могли полюбоваться на истерзанные туши своих хвостатых мучителей, лежащих почти на всех главных перекрестках города. От некоторых животных осталось немного — стреляли из охотничьих ружей, в том числе и из таких калибров, с какими ходят разве что на медведей.
В городе гремело почти без перерыва, иногда залпами, иногда очередями, но чаще одиночными — сухо, трескуче. Обыватели высовывали любопытные головы в окно, силясь разглядеть хоть что-то в мельтешении света и гротескных теней, но когда громыхать начинало совсем рядом с ними, поспешно убирали ценное свое достояние из проема окна.
Чуть не расстреляли банду мелких воришек, что под шумок обчищали квартиру на первом этаже старой хрущобы. Вылезая через разбитое окно и ориентируясь в полной почти тьме, они привлекли внимание охотников. На предупредительные крики воры, естественно, не ответили и только ускорили эвакуацию из ограбленной квартиры. Тут по ним и открыли огонь. Пули выщипывали кирпич вокруг окна, растрескались деревянные рамы, а один из грабителей получил свинцовый клевок ниже поясницы и заорал. Увидев группы вооруженных людей справа и слева от себя, воры побросали награбленное (среди которого был модерновый телевизор, звучно разбившийся при падении) и поспешили сдаться на милость пленителей. Грабителей под конвоем отправили в милицию, где они и просидели до утра в абсолютно пустом темном помещении, так что часа через четыре уже были готовы завыть, как хвостатые жертвы ночной бойни.
На Верхнемоложской волки попали в западню. Их заметили медленно идущие вниз по улице стрелки, а путь назад был отрезан такой же группой вооруженных людей. Зверей заметили, стали показывать пальцами, быстро переговариваться, стрелять не стреляли, боясь попасть друг в друга, а просто продолжали идти навстречу, и свободного пространства оставалось все меньше и меньше.
Волки заметались между двумя людскими цепочками. На самца пал свет одного из фонариков, и зверь на секунду застыл — напряженная поза, торчащая клочьями шерсть, красная пасть с белоснежными оскаленными клыками и две полные луны вместо глаз. Грохнул выстрел, но волк уже ускользнул.
В
— О-ох, — протянула расслабленно бабуля, — песики... Вас стреляют, да?! Ружьями стреляют?! А я вас не дам... Не дам зтим душегубам таких красивых песиков. Ну, иди сюда, иди. И ты большой, тоже иди, у меня не стреляют.
Во двор уже входили охотники, и лучи их фонарей шарили по громадам многоэтажек, высвечивали пустые темные окна. Волки хорошо понимали, что их ждет, если они не последуют за старухой, и потому проскочили в подъезд, на свет керосинки. Поднимаясь на пятый этаж, где у нее была квартира, в окружении двух огромных серых волков, старуха бормотала под нос:
— Я животных люблю. И песиков, и кошечек, и прочую живую тварь. У меня их раньше много было, да вот соседи, изверги, в суд подали. Говорили — мол, житья от них нет, от вашей оравы. А сами-то, сами! Да мои кошечки по сравнению с ними — милейшие животные. Добрые такие, никого не трогали... да просто кровью сердце обливалось, когда отдавала их!
Бабка достигла пятого этажа и поманила волков:
— Сюда, лохматые. Здесь и живу.
Крохотная однокомнатная квартира провоняла животными. Когда волки вошли в комнату, в углу, у древнего платяного шкафа, зашевелились. Звери настороженно подняли верхнюю губу, вздыбили шерсть, но тут подошла старуха и положила им на загривки мягкие теплые ладони:
— Не бойтесь, милые. Это Кудлач, тоже из городских песик. Его кто-то избил в нашем дворе. Хорошо, я вовремя нашла, а то бы так и помер. Но теперь не помрет. Выходила.
Серые волки, воспитанные людьми, сразу почуяли в этой квартире запах дома. Тепло, добро, и еда в срок, они помнили такие места, помнили, как хорошо жилось у Васина в зверинце. И когда старушка, их спасительница, прикрыла дверь и защелкнула на два замка, канонада, все еще раздававшаяся за окном, словно поблекла и стала совсем не страшной.
Покружив по квартире, волки примостились под столом, вместе, подпирая друг друга отощавшими боками. Красные их языки вывесились наружу, желтые глаза сощурились.
А пятнадцать минут спустя волки уже спали. Спали под выстрелы и визги принимавших мученическую смерть собак.
Утром собирали собачьи трупы и прикидывали, как жить дальше. Бежать уже никто не пробовал. Жизнь, мутная река с твердым каменным дном, несла горожан вперед, в какие-то темные, туманные дали, и выпрыгнуть из этого все ускоряющегося потока не было никакой возможности. И положившиеся на авось горожане продолжали свои мелкие суетливые дела, а черная вуаль колыхалась над ними, и сквозь темные ее крыла не были видны звезды.