Город (сборник)
Шрифт:
Я понимал, будьте уверены.
– И что ты сделала?
– Все собрала и ушла в дом.
– Никому не сказала?
– Слишком стеснялась, чтобы говорить об этом. Да и потом, кому я могла сказать? Отец работал. Возвращаясь домой, не желал, чтобы кто-то встал между ним и первой банкой пива. Мать прилипла к дневным викторинам. Я бы скорее сунула руку в пасть крокодила, чем отвлекла ее от Билла Каллена и «Правильной цены» [66] .
– Ты могла бы сказать мне.
66
«Правильная
– Это случилось четыре года тому назад. Тебе было восемь, милый. Когда человеку только восемь, о таком ему знать не нужно.
– А тебе было только тринадцать. Да он же урод!
Она отвернулась от гаражного окна, и ее голову окружил золотой ореол.
– Такое же случилось еще раз, через шесть месяцев. Я выносила мусор, чтобы бросить его в бак, который стоял в проулке. Сначала Клокенуола там не было, но, когда я повернулась, чтобы вернуться в дом, он стоял в каких-то трех шагах. Я ничего не сказала, он тоже, но он опять облизывал губы. И еще… положил руку на промежность. Я протиснулась мимо него. Он ко мне не потянулся, не прикоснулся, ничего такого. После этого ничего подобного не случалось.
– Я его ненавижу, – прорычал я. – Рад, что он умер.
Она опустилась на табурет на колесиках, стоявший рядом с ящиком, на котором я сидел, и уставилась на свои сцепленные руки, лежавшие на коленях.
– Когда мы там были, Малколм, я действительно слышала его голос.
– Понятно.
– Действительно слышала. Он сказал: «Дорогая Мелинда». А потом, уже в прихожей, когда я смотрела на лестницу, произнес мое имя… мое имя и что-то грязное.
Она подняла голову и встретилась со мной взглядом. И не разыгрывала меня. Я не знал, что и сказать.
– Держись подальше от этого дома, Малколм.
– С чего у меня возникнет желание вновь туда пойти?
– Держись подальше.
– Не сомневайся. Ты шутишь? У меня мурашки бегут по коже. Жуть!
– Я серьезно. Держись подальше.
– И ты, между прочим, тоже.
– Я к нему и близко не подойду, – ответила она. – Я помню, что слышала, и не хочу услышать вновь.
– Я не знал, что ты веришь в призраков, – сказал я.
– Я не верила. Теперь верю. Держись подальше.
Какое-то время мы посидели молча. Наконец я сказал, что надо что-нибудь послушать, чтобы успокоить нервы, но вместо старых виниловых пластинок поставил альбом с наиболее известными мелодиями Гленна Миллера. Мы любили рок-н-ролл, но сердцем принадлежали к другой музыкальной эре.
Амалия прослушала «В настроении», но, прежде чем зазвучала «Лунная серенада», поднялась.
– Мои нервы это не успокаивает. Пойду лягу в кровать и почитаю. Тот роман. – У боковой двери гаража она остановилась, оглянулась. – Не оставайся здесь после того, как стемнеет.
– Я всегда остаюсь после того, как стемнеет.
– В этот вечер не оставайся. И в последующие.
Чувствовалась, что она испугана. Я кивнул.
– Хорошо.
После ее ухода прослушал «Лунную серенаду». Потом «Американский патруль». Затем поднял иглу и вернул в начало альбома.
Когда зазвучала мелодия «В настроении»,
В двенадцать лет я не отличался особой храбростью. Прекрасно знал свои недостатки и понимал: если ввяжусь в драку с другим мальчишкой, то, скорее, нокаутирую себя, чем врежу ему. И в схватке со сверхъестественным не добился бы особых успехов, если бы мне противостояло нечто более злобное, чем Каспер Дружелюбное Привидение.
Тем не менее я намеревался пересечь двор Клокенуола и подняться на заднее крыльцо, потому что любил сестру больше, чем себя, чувствовал, что разрешить эту странную ситуацию предстоит мне. Никогда я не видел Амалию такой расстроенной, как в те минуты, когда она рассказывала мне о похотливом учителе. Раньше она не знала страха, и решимости ей хватало на двоих. Никто не имел права так пугать ее, и меня злило и огорчало решение сестры ретироваться в спальню и спрятаться за книгу. Именно это, по моему разумению, она делала, хотя я, конечно, не собирался ей этого говорить.
Поднявшись на заднее крыльцо, я не удивился, обнаружив, что дверь черного хода приоткрыта, так же, как парадная, через которую мы ранее уже входили в этот дом. Войдя на кухню, куда проникал свет заходящего солнца, я смело включил свет. Если душа покойника вернулась в дом через месяц после похорон, не было никакой возможности бродить по дому без ее ведома. Я хочу сказать, призрак, само собой, прекрасно осведомлен о том, что происходит в доме, где он поселился.
Увидел тарелку с желтковым пятном, грязные вилку и нож, крошки. Клокенуол вернулся не для того, чтобы прибраться за собой.
Везде включая свет, я прошел через дом к лестнице на второй этаж, по которой при нашем первом посещении дома спускалось что-то невидимое глазу. Остановившись перед лестницей, я прислушался, но меня окружала такая глубокая тишина, что создавалось впечатление, будто дом этот вовсе не в городе, а в некоем пузыре вынесен в далекий космос, где обречен дрейфовать целую вечность.
Вот тут я додумался спросить себя, а чего, собственно, я добиваюсь, придя в это место. Назваться экзорцистом я никак не мог. Моя семья даже в церковь не ходила. Родители не были атеистами, просто с полнейшим безразличием относились к идее Бога и загробной жизни. Собственно, то же безразличие они проявляли ко всему, что не могли съесть, выпить, выкурить и посмотреть по телику, не сильно напрягая мозги. Хорошего ответа на заданный себе вопрос у меня не было, и поэтому, исходя из того, что считается логикой у двенадцатилетнего подростка, я решил, что сюда меня привела интуиция, и я должен доверять ей, как собака доверяет своему нюху.
Внезапно услышав частое постукивание, я сжался и отступил от лестницы, но тут же осознал, что это удары моего бешено колотящегося сердца. Разочаровавшись в себе, огорченный собственной трусостью, я расправил плечи, вскинул подбородок, и, говоря себе невероятную ложь, будто в семейном древе Померанцев воинов пруд пруди, поднялся на второй этаж.
Есть один плюс, когда тебе двенадцать или меньше: ты склонен верить, что тебя ждет вечная жизнь, а потому рискуешь практически без раздумий, и иногда риск оправдывается. За исключением тех случаев, когда происходит с точностью до наоборот.