Город у эшафота. За что и как казнили в Петербурге
Шрифт:
Эти показания Кацафа дал уже после смерти Сталина, когда специально созданная комиссия разбиралась в обстоятельствах убийства Кирова и последовавших за тем процесса и казни.
Казнь Леонида Николаева и его товарищей по несчастью стала одним из предвестий эпохи большого террора, достигшей своего пика в 1937–1938 годах. Предвестий таких было еще немало: скажем, выездная сессия той же военной коллегии Верховного суда СССР 19 декабря 1936 года приговорила ленинградского археолога Михаила Георгиевича Худякова к высшей мере наказания как «активного участника контрреволюционной троцкистско-зиновьевской террористической организации». Приговор привели в исполнение в тот же день.
Но все это был лишь пролог. Старт большому террору
Было в тексте приказа и особое примечание о дальнейшей судьбе лиц первой категории: «Они подлежат немедленному аресту и, по рассмотрении их дел на тройках, — РАССТРЕЛУ».
План по расстрелам силовые структуры перевыполнили во много раз, и это неудивительно: параллельно с главным приказом действовали и другие, в том числе нацеленные на борьбу против «шпионов и диверсантов» по «национальным линиям» — немцев, поляков, латышей, эстонцев, финнов, греков. Предметом отдельных забот были судьбы членов семей врагов народа. По статистике, собранной составителем и редактором «Ленинградского мартиролога» Анатолием Яковлевичем Разумовым, уже к концу 1937 года в городе и области расстреляли 18 719 человек. В 1938 году репрессии продолжились даже в большем масштабе: расстреляно на территории города и области было 20 769 человек.
Надо понимать, что в ту пору территория Ленинградской области была значительно больше нынешней: в нее входили нынешние Новгородская, Псковская, Мурманская области. Это означает, что окончательные цифры расстрелянных в Ленинграде и области — в нынешних границах — ощутимо меньше. По оценке Анатолия Разумова, «можно считать, что не менее 10 тысяч уроженцев и жителей территории нынешней Ленинградской области были расстреляны в Ленинграде в 1937–1938 годах».
Но и 10 тысяч — за два неполных года — фантастическая, страшная цифра. Двести человек в день, а в иные того больше: 20 декабря 1937 года, например, в Ленинграде направили на расстрел 755 мужчин и 69 женщин, 22 октября 1938 года — 716 мужчин и 39 женщин. Художник и переводчица Любовь Васильевна Шапорина записывала в своем удивительном по откровенности дневнике 10 октября 1937 года: «У меня тошнота подступает к горлу, когда слышу спокойные рассказы: тот расстрелян, другой расстрелян, расстрелян, расстрелян — это слово висит в воздухе, резонирует в воздухе. Люди произносят эти слова совершенно спокойно, как сказали бы: «Пошел в театр». Я думаю, что реальное значение слова не доходит до нашего сознания, мы слышим только звук. Мы внутренно не видим этих умирающих под пулями людей».
Да, никогда еще в городской истории машина казней не работала с такой интенсивностью. Даже 1921 год остается далеко позади.
Известны и некоторые имена ленинградских палачей того времени. Михаил Родионович Матвеев, до революции помощник слесаря, потом участник штурма Зимнего, почетный чекист, кавалер ордена Ленина. Именно он, кстати, руководил и расстрелом Леонида Николаева и его товарищей в 1934 году. Георгий Леонгардович Алафер, помощник коменданта управления НКВД, кавалер ордена Красной звезды. Под очень многими актами о расстреле стоит подпись коменданта управления НКВД, старшего лейтенанта госбезопасности Александра Романовича Поликарпова — едва ли не главного ленинградского палача этих лет. Известно, что 20 декабря 1937 года — в тот самый день небывало массового расстрела —
Известно и другое: 14 марта 1939 года Поликарпов застрелился.
Как и где казнили тогдашних «врагов народа»? В том же дневнике Шапориной содержится запись о том, как в ночь с 21 на 22 октября 1937 года она проснулась от звуков выстрелов — и решила, что это «расстрел каких-то живых и, вероятно, неповинных людей». Горожане тогда жили в напряжении, сомнений нет, однако известно достоверно: место и время казней власть держала в строжайшем секрете. Приказ № 00447 прямо предписывал проводить расстрелы «с обязательным полным сохранением в тайне времени и места приведения приговора в исполнение».
Поскольку архивы тех расстрельных лет долго находились под спудом, да и сегодня открыты далеко не всем, восстановить полную картину происходившего трудно. Вот и Анатолий Яковлевич Разумов, через руки которого прошло огромное количество личных дел расстрелянных, пишет весьма осторожно: «Из предписаний на расстрел и конвойных документов следует, что приговоренных к расстрелу жителей области доставляли в Ленинград на Нижегородскую улицу, 39, в Отделение тюрьмы ГУГБ (ОДПЗ, отделение Дома предварительного заключения). Туда же переводили перед расстрелом заключённых из тюрьмы ГУГБ (ДПЗ) на улице Воинова (Шпалерной) и 1 — й следственной тюрьмы («Кресты») на Арсенальной набережной. Значит, массовые казни совершались именно в тюрьме на Нижегородской, вместительной и с удобными подъездными путями».
Нижегородская, поясним читателю, это нынешняя улица Академика Лебедева: такое название она получила в 1949 году.
Расстреливали также в урочище Койранкангас на территории известного читателю Ржевского артиллерийского полигона — правда, в другой его части, ближе к поселку Токсово. Здесь начали расстреливать и хоронить еще в конце 1920-х, а в эпоху большого террора продолжили. Именно здесь, по данным исследователей террора, в декабре 1937 года были расстреляны 509 заключенных, доставленных из Соловецкого лагеря особого назначения, в числе которых был богослов и философ Павел Флоренский. Акт о расстреле подписал А.Р. Поликарпов. Всего, по оценкам историков, в урочище погребены свыше 30 тысяч человек.
Анатолий Разумов сообщает также о том, что приговоры тогдашним смертникам, как правило, не объявляли: «Говорили, что переводят в другое место, ведут на профосмотр или медосмотр», забирали личные вещи, связывали за спиной руки, сверяли «установочные данные» — и отдавали в руки палачей. «Прокурорского и медицинского наблюдения за казнью не было. Расстрел как высшая мера наказания в 1937–1938 годах не всегда означал расстрел на практике. В разных городах, в зависимости от местных обстоятельств, применялись удушение, утопление, оглушение дубинами по голове, доставка к месту казни в фургонах с выхлопными газами или в грузовиках, крытых брезентом поверх штабеля заключенных с кляпами во рту, и даже, как выяснила в годы реабилитации Комиссия Президиума ЦК КПСС, зарубание топорами. Известно, что ленинградские чекисты стреляли, а также применяли в расстрельных операциях деревянные дубины».
И еще наблюдение: указанные в официальных документах даты расстрелов далеко не всегда верны, человек иногда был жив и месяцы спустя. В деле известного писателя Сергея Колбасьева стоит дата расстрела 30 октября 1937 года, однако из других документов видно, что перевод его на Нижегородскую состоялся 21 января 1938-го.
Почему такое случалось? Иногда приговоренного «отставляли от операции» для проведения дополнительных допросов, для уточнения «установочных данных». А иногда приговор выносили в отдаленных от Ленинграда судах, и хотя срок на его исполнение давался судом обычный — 24 часа, но как за сутки доставишь заключенного на Нижегородскую? Вот и указывали в отчете дату полагающуюся, а приговоренных «достреливали» позже.