Город у моря
Шрифт:
– По инерции. Жду счастливого случая. Авось придет кто-либо сильный, возьмет меня за руку, и все сразу изменится.
– А сами? Без няньки?
– Не пробовала.
– А вы попробуйте!
– Ах, надоело!
– Какой же смысл коптить небо зря? Ждать сильного кого-то и ныть: «надоело», «надоело»…
Видно было, слова эти не на шутку задели Анжелику. Опять в глазах ее мелькнул злой огонек, как давеча, в салоне Рогаль-Пионтковской.
– А вы, сударь, для чего живете? Вас устраивает, что ли, однообразная
– Однообразная! – возмутился я. – Напротив! Сегодня я формую одну деталь, завтра – другую. Из-под моих рук выходят тысячи новых деталей. Мне радостно при мысли, что я тружусь для своего народа, никого не обманывая. Разве это не интересно? Я горжусь тем, что я рабочий, горжусь, вы понимаете? А насчет однообразия вы бросьте! Нет скучных занятий, есть скучные, безнадежные люди.
– Ну хорошо! Все узнали, со всем познакомились, а дальше что?
– Учиться!
– Трудно же учиться. Не успели пообедать и отдохнуть – и уже надо бежать на лекции.
– А кто за нас бегать будет? Ваша серая фея?
– Но есть другой выход. Хотите, я попрошу папу, и он переведет вас на легкую работу? В конторщики, скажем?
– Зачем мне это? Я в служащие не пойду!
– Смешной вы, право, Василь! Я вам добра желаю, а вы, как ежик, упрямитесь, иглы выпускаете.
– Пусть ваш Зюзя за легкую работу держится, а я не буду.
– Почему вы так сердиты на Зюзю? Безобидный, милый юноша…
– Юноша? Здоровый как бугай, а к бумажкам прилип. Смотреть противно!
– Отчего вы так нетерпимы к людям, Василь? Такой злюка – ужас!
– А если эти люди не той дорогой идут, так что же – хвалить их должно? Как же мы будем мир перестраивать с такими людьми? – уже сердился я.
– Кто вас просит мир перестраивать? Пусть остается таким, как есть!
– Кто просит?.. Вы, может, довольны старым миром? Может, вам царь нравится или батька Махно?
Я думал, что Анжелика либо увильнет от прямого ответа, либо станет отнекиваться. Но она сказала на редкость спокойно:
– Мой папа и при царе хорошо жил. Гриевз очень уважал папу. Сам говорил, что такого главного инженера поискать надо!
– А как рабочие жили?
– Не интересовалась… И вообще все это скучно… Посмотрите лучше, как быстро месяц поднялся!
Нежный свет месяца дробился на гладкой воде и пересекал ее от волнореза почти до самой косы, где уже замигал маяк. Вода в бухте под лучами месяца серебрилась и чуть дрожала.
– Такую освещенную месяцем полоску называют «дорожкой к счастью», – сказала Анжелика. – Года два назад я поверила было в эту легенду, взяла лодку и поехала по этой дорожке в открытое море. До косы добралась, а тут как сорвался норд-ост, море пришло в волнение, одной назад было никак не добраться! Я вытащила лодку на отмель, перевернула ее, водорослей подстелила и так, под лодкой, одна переночевала. То-то страху натерпелась!
– Ну как не
Лика уловила мое движение и быстро сказала:
– Да, я все хотела спросить, что это за шрам у вас на лбу?
– А-а, так, пустяки!
– Расскажите.
– Царапина от гранатного осколка.
– От гранатного. А кто это вас?
Пришлось рассказать, как довелось мне, ночуя в совхозе на берегу Днестра, под стогом обмолоченной соломы, встретить банду, идущую из Румынии.
– Ах, как все это страшно и увлекательно! – сказала Лика. – Только политики я не люблю. – И она скривила губы. – Это скучно. А вот то, что вы сейчас рассказали, очень интересно.
– А без политики мир не перестроишь.
– Опять вы за свое, Василь! Такой несносный… Давайте поедем домой, а то переругаемся окончательно.
Только когда мы подчалили к мостикам, я почувствовал, что устал. Ладони болели от весел. У самой калитки дома я хотел было скоренько попрощаться и уйти, но Анжелика, пряча руки за спину, сказала:
– И не думайте даже… Сегодня вы должны целый вечер провести со мною. Идемте к нам. Я вас познакомлю с папой.
Отец Анжелики сидел в большой столовой за обеденным столом и раскладывал перед собой карты. Он был так увлечен, что даже не обернулся в нашу сторону.
– Папочка! А у нас гость! – крикнула Анжелика и тронула его за плечо.
Отец ее обернулся. Он швырнул на стол колоду карт и поднялся нам навстречу. Высокий, костистый, он едва не достигал макушкой тяжелой люстры. Меня сразу поразили густые-прегустые, сросшиеся на переносице мохнатые брови Андрыхевича и его ястребиный нос, опущенный крючком вниз.
– С кем имею честь? – сказал он, подавая мне морщинистую руку.
– Василий Манджура, – представился я.
– Это наш новый сосед, папочка. Я тебе говорила, что у Агнии Трофимовны поселились новые квартиранты. Это один из них. Прошу любить и жаловать. Заядлый спорщик!
– Приятно встречать молодых людей, обуреваемых жаждой спора. Своей культурой Древняя Греция обязана высокоразвитому искусству споров. В них рождались многие живые и поныне истины. – И, предлагая мне: – Садитесь, Василий… – инженер показал на стул.
– Миронович! – подсказал я, усаживаясь. И сразу же придвинулся поближе к массивному столу.
– А знаешь, что у нас на ужин сегодня, дочка? Раки! Представь себе, целое ведро раков мне Кузьма привез из Алексеевки! Я уже Дашу за пивом послал.
– Папа – страстный ракоед, – пояснила Лика. – Он часто договаривается с проводниками поездов, и те ему из-под самого Екатеринослава раков привозят.
Инженер посмотрел на меня очень пристально и сказал:
– Ты развлекай гостя, Лика, а я пойду варить этих зверей, – и ушел на кухню.