Город в конце времён
Шрифт:
Беспорядочные морщины в окружавшей мгле порой принимали извращенные черты некоего ландшафта, затем с той же легкостью бросали свои вялые попытки и вновь становились пустотой.
Что-то на мгновение окружило эту пустоту и завертелось, замельтешило, будто попало в крутящееся колесо или гироскоп. Затем и оно исчезло.
Так и не обретя существования.
Рисунок на шкатулке…
Джек почти потерял надежду найти Джинни. Они даже ее следов не обнаружили — грунт под ногами по большей части напоминал древнюю, прочную скальную породу. Сум-бегунок
Мертвые пустые города остались позади, напоминая непостижимые формы, которые вывалили на берег, подвергли извращенным осмотрам и безумной вивисекции — Джек попытался реконструировать, вообразить себе это — чтобы в конце концов отвергнуть все за полнейшей ненадобностью.
Целые города выброшены, как измочаленные трупы, неся на себе следы ненависти и непонимания. Обломки попали под жернова беззвездной, черной как смоль, неудачливой вещи, невероятно могучей, — и вместе с тем не имеющей понятия, что к чему.
Она тупо удовлетворяла свои причуды.
Из бесконечной петли раздумий вывели слова Главка:
— Пока вы тут спали, я нес вахту. Позвольте доложить: мы только что обогнули нечто вроде высоких холмов или гор.
— Что значит «спали»? — возразил Даниэль. — Мы все время шли.
— Спали, спали. Хоть на ходу, хоть нет.
Джек наморщил нос.
— Кошмары без сна, — предположил он.
— Ложь без причины, — подхватил Даниэль и бросил косой взгляд на Главка. Из-под башмаков раздавался неприятный звук, отражаясь от неровных камней и оболочки пузыря — хруп-хруп-хруп с попискиванием.
— Господа, — начал было Главк, словно напоминая об учтивости. Затем, прервав себя на полуслове, он замер и уставился вперед полезшими из орбит глазами. — Не может быть…
Джек с Даниелем машинально сделали пару шагов и остановились.
— Что случилось? — нахмурился Джек.
— Я — человек здравомыслящий, — не вдаваясь в объяснения, настойчиво произнес Главк, будто заранее желал всех в этом убедить.
Джек заметил какое-то движение впереди — маленькие темные формы, низкие и гладкие, с длинными, подергивающимися завитушками. Знакомое… и не страшное. И все же — в этом месте?!
— Кошки, — пробормотал Джек, не веря глазам.
Даниэль резко обернулся.
— Удивительные приспособленцы, эти ваши кошки, — сказал Главк. — Великолепные, мощные Пермутаторы, а некоторые так еще и Ведуны. Боги и повелители всех, кто грызет и подтачивает.
Формы растворились в сумраке.
Главк глубоко вдохнул.
— Да, насчет тех гор и холмов. Про них я наслышан. Они окружают очень гиблое место. — Он махнул растопыренными пальцами в воздухе, будто прочерчивая борозду. — Говорят, что именно сюда Моль доставляет пастырей с их камнями. Длинное ущелье — вернее даже, долина, окруженная скалами и неизъяснимыми вещами, захваченными где-то в других, очень далеких местах. А в центре всего это хозяйства — неглубокая чаша с тремя входами из сплетенных фатумов, которые способны запутать хоть Ведуна, хоть Пермутатора… В ней-то и царствует Алебастровая Княжна.
ГЛАВА 100
ФАЛЬШ-ГОРОД
Тиадбу окутывал кокон пыльных прядей — словно мусор, сметенный в дальний
Довольно часто, на протяжении долгих часов, нанизанных бусинами на бесконечное ожерелье, ей чудилось, будто грязь ползает по ее телу, как живая… Думать не хочется, что это…
Живой, всепожирающий тлен.
Пусть.
Здесь, в ловушке, за пределами изнеможения… одна бусина холодная, другая горячая, следующая вообще ни то ни се… Тиадба, опустошенная и опаленная до хрустящей корочки и все же чувствующая боль, хотя уже безразлично, где она, эта мука… Девушка пробовала растормошить воспоминания о своих товарищах — пилигримах-спутниках, — но всякий раз грязь только сильнее кусала кожу. Воспоминания и сожаления превратились в крошечные осколки, твердые и стеклянистые, скрипевшие на теле и норовившие ужалить глаза.
Тиадбе довелось увидеть, как ее друзей влечет вдоль разжиженной, светящейся колеи, уходившей в дыру — жадный рот, запекшиеся губы в язвах, — а оттуда в великую пустоту мрака… Вздувшиеся твари — длиннотелые злобные тюремщики — суетливо сползали со стен, подрагивая белесыми ножками, разевая и захлопывая клыкастые искрящиеся пасти…
Пасти дымились от вожделения.
Вопьются, погрызут, будто языками пламени, — и шмыг назад, в пустоту.
Тиадба свернулась калачиком. Если сжаться сильно-сильно, то, может, превратишься в крошечную точку — исчезнешь. Ведь здесь случается что угодно…
Она приоткрыла глаза, силясь хоть чуточку поднять окровавленную руку. Ошметки рукавицы — куски мертвых, бесполезных доспехов — на миг сверкнули на ее ладони. Память о предательстве разметала и эти жалкие остатки, докончив работу по сдиранию скафандра, оставив Тиадбу неприкрытой — нагой.
Они все были обнажены.
Через какое-то время Тиадбу подняли, смахнули грязь с лица. Она заморгала, уставившись в колоссальную пустоту сумрачных, пыльных теней.
Что-то подпирало ее обездвиженное тело в некоем подобии зала под громадным куполом. Края купола лениво колыхались, вздымаясь и опадая. Неясен был не только его цвет или размеры; само освещение выглядело неуверенным. Близилось нечто, готовое придать всему, что Тиадба видела, перспективу и пропорции.
Нечто — или некто.
— Приветствую тебя, рожденная в крешах.
Капли прохладной, успокоительной влаги заволокли глаза и тут же застыли — Тиадба узрела перед собой треугольник равномерной белизны.
Холодный, хрустальный голос немыслимой красоты и печали заполнил помещение и обволок ей голову, затем представился — размеренно, слово за словом, медленно, как бы втираясь внутрь. Он настойчиво заполнял уши, вызывая ноющую, растянутую боль.
— Формовщицы и Ремонтники создали тебя по моему повелению. Знаешь ли ты, кто я?
В треугольном облаке медленно обретала плоть какая-то форма. Появилось лицо — правильные черты, крупные глубокие глаза — прекрасный лик, печальный и властный. В Тиадбе взметнулась незнакомая прежде эмоция: узнавание, вложенное в нее при рождении, предписанное всему древнему племени века тому назад. Девушку захватило чувство, похожее на желание обрадоваться, ибо наступила минута встречи, минута того, что следует считать событием радостным.
— Я знаю тебя, — прошептала она.