Город в конце времён
Шрифт:
— Неизвестно.
— Все стягивается в точку.
— Да.
— Я правильно поступаю?
— Обратной дороги нет.
— Меня тоже превратит в пыль? Как Хранителя?
— Неизвестно.
Джебрасси качает головой. Они далеко зашли — так далеко, что даже вообразить невозможно. И все же он не чувствует себя ничтожным. Напротив, впервые в жизни Джебрасси ощущает свое величие: он больше Мертвых Богов, и уж, разумеется, куда сильнее. Могущественнее любого Эйдолона. Джебрасси пробует представить Кальпу — но все это
Не в первый раз пытается он вообразить былой космос.
— Через несколько мгновений все закончится, не так ли?
— Неизвестно.
— Чего-нибудь хочешь мне сказать напоследок?
— Да.
Голос брони меняет тембр, мягко шелестит, подобно осыпающемуся бархану. Джебрасси не хочется остаться одному в таком месте. Озеро и вихрь постоянно меняют перспективу. Джебрасси смотрит прямо перед собой, на голубой свет. Он до сих пор сжимает в руке вещицу, которую ему дал Полибибл.
Еле слышно звучит голос брони:
— Ты на месте. Закончи путешествие нагим.
— Я же умру!..
Молчание.
Песчаный шорох стих.
С глубоким вздохом Джебрасси снимает с себя доспехи: сначала гермошлем, затем нагрудник… Последними на лед падают поножи и рукавицы. Куски брони отходят легко, охотно — словно чистишь кожуру перезрелого фрукта.
Пока он раздевается, к нему подходит некое создание, подобного которому он никогда не встречал в Кальпе: длиной примерно с руку, существо передвигается на всех четырех, покрыто пушистым, черно-белым материалом, мягким, как пух на носу Тиадбы.
— Мне снились такие, как ты, — говорит ему Джебрасси. — Вас зовут… — Губы и язык с трудом справляются с незнакомыми звуками. — …Коски.
Загадочное создание медленно обходит его кругом, отчужденно разглядывая, затем удаляется. Наверное, юноша в чем-то ему не подходит.
На Джебрасси надеты лишь вещи, в которых он покинул Кальпу. Под босыми ногами лед. Кругом страшный холод. Хуже того, он чувствует, что начинает терять в весе. Появляется головокружение и тошнота. Будем надеяться, что всю эту мизансцену не смахнет прочь как пушинку.
А с другой стороны, почему бы и нет? Очевидно, последние правила — сфальсифицированные, подделанные и, наконец, отданные на поношенье, — забыты окончательно.
ГЛАВА 116
Джек едва удерживает раскалившийся камень. Он ни за что не выпустит его, пусть даже пальцы превратятся в головешки. Джинни поступает точно так же, в этом он уверен — однако как насчет Даниэля?
Синие вены вдруг прорезают лед, стремительно змеятся под поверхностью.
Два пути — вот уже некоторое время остается
Да, но Джек не знает, каким является данный путь.
Вновь работает на автопилоте.
Смотрит чужими глазами.
Пялится на чужие, босые — голые — ноги, и видит, как удаляется один из котофеев, подрагивая высоко задранным хвостом.
— Коски, — говорит он, едва шевеля онемевшими губами.
ГЛАВА 117
Тиадба почти ничего не чувствует. Она не видит своих товарищей — те находятся на самом краю зрения, словно черный ворох брошенных тряпок: не живы, не мертвы — и даже не в состоянии сна.
Смерть была бы для них милостью.
Женское присутствие накрывает плащом всех и вся. Постой-ка… их две. Тиадба ощущает обеих…
Одна ледяная и устрашающая, рыдает в темноте, ищет своих потерянных детей лишь затем, чтобы уничтожить их, — ее окружает вертящаяся тюрьма, которая скорее подвластна ощущениям, нежели зрению.
А вторая — древняя, заполненная потенциалом.
Одна из них вырвется из тюрьмы, вторая останется.
Кругом снуют какие-то животные — обнюхивают ее обнаженные ноги, задевают руки — затем удаляются. Они ищут что-то малое и слабое.
— Коски, — произносит она, затем пробует еще раз. — Кошки.
ГЛАВА 118
Джинни настолько увлечена вторым уровнем зрения и ощущений — потерянной Тиадбой, — что не чувствует касания до самого последнего мгновения: слишком поздно.
ГЛАВА 119
Уитлоу подкрался к девушке, которая опустилась на колени, будто переводя дух. Она не шевелится, не слышит, скорее всего, ничего и не видит.
Восторг — извращенный и влажный — сияет на его бледной, морщинистой физиономии. Последние шаги он не делает, а ковыляет. Повсюду Моль — триумфально сверкающий серый туман.
— Для нашей Бледноликой Госпожи, — безапелляционно заявляет Уитлоу, одной рукой вздымая девушку кверху. — Последняя доставка. Миг величайшей победы.
С этим Главк полностью согласен.
Из последних сил он выставляет перед собой сжатые кулаки и включается в игру — вне правил. Главк тянет единственную стальную струну сквозь вращающиеся сферы. Кряхтя и стеная — стон родовых мук, смерти и забвения в небытии, победы, поражения и бесконечной боли, — коренастый гном (он же птицелов, друг картежников и любителей азарта, охотник за детьми) инвертирует Уитлоу, наизнанку выворачивает не просто его сердце, но сами внутренности: ливер и голье, кровь и требуху.