Город в законе: Магадан, триллер
Шрифт:
Почти полгода работал, китобоец в море дважды выходил без своего старпома — визу не открывали, а весной суд состоялся.
И присудили Иван Иванычу, учитывая его упорное нежелание раскаяться и признать свою вину, два года условно!
Самое страшное, что с китобоя списали, товарищей потерял Иван Иваныч. Скорее всего, они и раньше товарищами только притворялись, а все равно обидно. Но нашлись и хорошие люди — посоветовали, подобрали адвоката опытного. И года не прошло, другой суд, более высокий, вчистую оправдал старпома, во всех правах восстановил и заодно
Веру Иван Иванычу вернули, а на китобоец он не вернулся. Перешел даже на другую базу, на обыкновенный рыбацкий сейнер.
Рыбацкая жизнь к воспоминаниям не располагает. Сходили мы к Австралии, а потом в Чукотское море и в Ледовитый океан — надо было чукчам праздник кита обеспечить. Хотя, между нами, обеспечивали мы не чукчей, а зверофермы и колотили в год не меньше сотни кашалотов вопреки всем международным конвенциям и соглашениям. Но наше дело маленькое: прикажут — делаем. Забыли, словом, о старпоме.
И вот после удачной экспедиции в Чукотское море бежали мы домой в Находку.
И уже после Лаперуза маркони дверь рубки открыл и зовет:
— "Туркмения" просит помощи!
Крутнул верньер, и четко послышалось:
— Пожар на борту. Всем судам в квадрате… просим оказать помощь! На борту дети!
Мы далеко, к нам не относится и остается, затаив дыхание, слушать, как развиваются события.
— "Вашгорск" принял! Уточните координаты! Похоже, я рядом!
— Что "Вашгорск", — пробурчал наш капитан, — сейне- ришко. А там человек триста!
Выясняется, что сейнер находится в двух часах хода от горящего теплохода. Капитан "Туркмении" решает:
— Высаживаю детей и часть экипажа на плавсредства. Огонь распространяется на верхнюю палубу!
Уже известно, что там (теплоход терпит бедствие в шестидесяти милях от мыса Поворотный) волнение три балла. Не страшно, но дети…
Еще полчаса — все в шлюпках и ботах. Огонь охватил надстройку!
Еще час — подошел сейнер. Да, теперь поднять всех на борт тоже не простая задача.
В эфире тесно. Откликнулись плавбазы "Прибалтика", "Советская Бурятия", "Рыбак Камчатки"…
Капитан "Прибалтики" предлагает пересадить детей к нему! Капитан "Вашгорска" в резкой форме:
— Вы что, того… ночью — детей! Иду на Находку!
— Это что же он, в трюм их?.. Но прав, прав, — вздыхает наш дед.
Подошли спасатели, начали тушить.
Потом мы уже узнали, что "Туркмения" осталась на плаву, а "Вашгорск" благополучно доставил детей в Находку — 292 школьника!
— Э-э, — кричит нам радист. Капитан-то на "Вашгорске" Иван Иваныч!
— Ну! — изумляется дед, — то-то я чую голос похожий.
Потом мы слышали, что за эту операцию Иван Иваныча наградили орденом. И еще доходили слухи, что на борту сейнера не терпит капитан никакой живности. Особенно кошек.
Ну что ж, на море что ни судно, то свои правила, и у каждого свои странности. Но если когда кричит кошка ли, другая ли живая душа — надо помочь. Что бы там не думал по этому поводу Юрий Юрьевич.
Хотя сейчас он уже в чине старшего
МЕСТО ДЛЯ МАНЕВРА
Молоковозку я засек километра за три. Подпрыгивая на проселочной дороге, она направлялась к шоссе. Как будто яркая оранжевая капля стекала с зеленой плоскости повернутого ко мне поля. Минут через пять, оставив на перекрестке жирную грязь, она повернет к городу.
Три километра… Чем выше скорость, тем дальше должен смотреть водитель. Если бы я проходил перекресток после молоковозки, обязательно бы учел грязь от нее, а расходясь встречными курсами, взял бы ближе к осевой, освобождая себе на всякий случай место для маневра. По утрам из деревень нередко выезжают или под легким хмельком, или после вчерашнего…
— Всегда оставляй себе время для принятия решения и место для маневра, — насмешливо поучал меня хирург в те далекие дни, когда я первый раз попал в его маленькую больницу в Понырях. — Ты вот пошел на обгон телеги как малоподвижного объекта, а не учел того, что лошадь испугается, а конюх незнаком с Правилами дорожного движения… да что там незнаком — ему просто чихать на них.
Хирург был шахматист, но правила его подходили и для дороги. И вообще для жизни.
…Стрелка спидометра плясала на ста двадцати.
Модернизированный, с форсированным двигателем "Иж-Планета-Спорт" легко мог бы дать и больше. Но я не хотел рисковать: на шоссе еще лежала утренняя роса и на скорости заднее колесо ощутимо погуливало. Непередаваемое чувство — будто я оседлал дикого, рвущегося из-под меня коня. Первобытная радость силы и свободы — вот чем был для меня мотоцикл, вот что ледяным душем смывало с меня накипь жизни. Час гонки по скоростному рокадному шоссе, и я возрожден, как писано, "для битв и для молитв".
— Сколько это может продолжаться, — говорила жена, и близкие слезы стояли за ее словами. — Тебе уже к сорока, солидный человек, двое детей… Всю жизнь ты меня мучаешь этим чудовищем, — и она с ненавистью пинала машину, отчего переднее колесо вдруг начинало медленно, сияя никелем спиц, вращаться.
— А ну-ка, — бормотал я, опускаясь на корточки, — толкни еще раз: не люфт ли?
Конечно, мне было жаль ее. Конечно, я понимал, что не к лицу уже мне чертом носиться по улицам и дорогам, сшибать кур (было, было), в грязи и пыли заявляться домой, когда о тебе бог весть что думают. Но поделать с собой я ничего не мог.
Сильнее, чем пьяниц водка, картежников преферанс, рыбаков река, тянул к себе мотоцикл.
А началось все страхом.
Мне было лет восемь, когда прямо во дворе сбил меня пьяный или неумелый — в данном случае это не имеет значения — мотоциклист. И хотя дело обошлось царапинами, грохочущий, черный, пропахший бензином обидчик внушил такой невообразимый ужас, что стал серьезно мешать мне жить. В кошмарных снах мотоцикл сбивал меня вновь и вновь. На улице, с кем бы я ни был и о чем бы ни разговари-вал, заслышав мотоциклетный треск, шарахался в сторону. Удержаться было свыше моих сил.