Город Зга
Шрифт:
Испугаться я тоже не успел. Я успел только айкнуть, увидев перед собой громаду грузовика, заскрести носками ботинок по снеговому насту за санками. Торможения не получилось, санки крутнулись, сделали вместе со мной полный оборот перед передними колёсами, но инерция продолжала тащить их дальше под задние. В последний миг я увидел их рядом, перед глазами, над собой: громадные, страшные, неумолимые… резиновые… каменные глыбы. Нет, в предпоследний миг, а в самый последний миг предо мной… вокруг меня… во мне что-то вспыхнуло ярко, многоцветно, бодро, чуть ли не весело — после вспышки грянула тьма, я не мог ничего видеть,
Я лежал плашмя на земле… на снегу. Нет. Я лежал на санках… санках, на том, что было несколько мигов назад санками, до того, как по ним прокатилась чёрная каменная резина колёс. Раздавленные, вмятые в снеговой наст алюминиевые уголки, раскрошенные щепки сиденья — я лежал на этом. Я лежал на въезжающих под задние колёса санках тогда. Я лежал на изуродованных остатках санок сейчас. Я лежал целый. Это не кости мои дробились. Это корёжились санки — от колёс… подо мной… Подо мной!
Я поднялся, сел на коленки, повертел головой, оглядывая себя. Из кабины грузовика выскочил… медленно, ватно, как во сне… выскочил водитель, здоровенный мужик без шапки. Лицо его было белым.
Мы шли втроём домой молча. Пацаны смотрели на меня почтительно, но не боязливо. Время от времени они трогали меня руками, чтобы убедиться, что я им не мерещусь. Ужасные останки моих санок мы спрятали в какой-то канаве, для маскировки прикрыли сверху заснеженным бурьяном. Дома я невразумительно объяснил, что санки где-то потерялись, получил выволочку от отца за ротозейство, лёг спать, спал глубоко и спокойно.
А свет тем вечером и той ночью горел ярко. И не падало напряжение в сети. Все знали, это оттого, что Мик Григорьич в ту ночь бодрствовал.
Глава третья
Неимоверное нельзя измерить достоверным.
Кто-то легонько тряс меня за плечо. Я спросонья уставился на седовласого худого старика. Что? Кто? Где я? Вспомнил. Итван. Наш вчерашний спаситель. Станция Киот.
— Вставайте. Не передумали?
— Да, конечно… Конечно. Сейчас. Умыться. Привести себя в вид… Что с собою брать?
— Ничего. Если готовы — пошли.
— Да я и сам сходил бы. Раз недалеко. Вам-то зачем хлопоты?
— Мне именно хлопот не хватает. Впрочем, если вы не…
— Нет-нет. Я рад даже. Вдвоём веселей.
— У нас минут тридцать — сорок.
Я заглянул в соседнюю комнату, где спали Вела с Лёнчиком. Черкнул им записку, чтоб не волновались, оставил на столе. Пусть спят. Вела была бледна, неспокойна во сне. Она неважно себя чувствовала вчера. Лёнчик спал на диване, свернувшись калачом. Мне стало слегка не по себе оттого, что я ухожу, не предупредив их, а они остаются одни. Я ненадолго ухожу, я очень скоро вернусь, ничего не должно случиться за столь короткое
Мы вышли в степь. В рассвет. Я огляделся.
Грустновато-нелепое зрелище являла собою станция Киот. Железнодорожная станция без поездов, без пассажиров, без цветных огней светофоров. И даже без железной дороги. Были ещё рельсы, и были две заскорузлые платформы, и одноэтажное деревянное здание станции ещё было.
Но километра за полтора до станции железнодорожная ветка была порвана, шпалы разворочены, рельсы вздыблены и закручены в невероятный огромный узел. Мимо него мы вчера проезжали. Какую чудовищную силу надо было применить для этого! Итван сказал, что это сделала Стая. На мой изумлённый вопрос «зачем?» бесстрастно пояснил: Предупреждают. Скоро Кайма придвинется сюда. А Стая движется перед Каймой. Стая — разведчик. Она выбирает место и охраняет его. — От кого? — не понял я. — От случайных, — туманно ответил Итван, — От тех, кто может пострадать. Я так думаю.
Это с одной стороны узел, а с другой — рельсы огибали глубокую лощину — Спадь, поворачивали и уходили вдаль, за горизонт, за Кайму. Оттуда уж конечно никто не мог приехать.
В отдаленьи от станции виднелось несколько домов, пустых, брошенных. Ещё дальше в низине сиротливо темнели крыши деревни. По-всему, тоже давно покинутой. На всю округу из прежних жителей, наверное, остался один Итван — в давние времена — начальник станции, в недавние — путевой обходчик — упрямый, въедливый старикан, приросший к Киоту намертво.
— Все разъехались, все, — прочитал он мои мысли, — даже собак не слыхать.
— А вы чего же? — спросил я, — Не к кому ехать?
— Экхм! У меня трое детей. Пятеро внуков.
— А если Кайма приблизится?
— Что с того? Может — уеду. В последний момент. Может — нет. Не очень-то я боюсь, Каймы этой. И Стаи. Может, я понять хочу… кой чего. Считаете блажь стариковская?
— Не считаю.
— Старый я. Помирать беспонятной пешкой — обидно.
— Я тоже надеюсь понять.
— На всё — Вышня воля. А пока — тихо здесь.
Здесь действительно было тихо. Мы, не торопясь, шагали к берегу Спади. Времени было предостаточно. Я подумал о том, как нам негаданно повезло, что мы очутились здесь, в этой глухомани, где не видно ни армейских баз, ни постов слежения с радарными установками, ни пропускных пунктов, ни патрулей на дорогах, ни самих дорог, а единственная железнодорожная ветка благоразумно перекушена неведомой силой, пришедшей из-за Каймы.
По словам Итвана, вдоль Каймы каждые полчаса пролетали патрульные вертолёты. Но это были мелочи, никак не могущие нам помешать.
Если б мы не отвернули с автотрассы вчера, не потащились, очертя голову, через пыльную песчаную степь с чахлой травой… Если б не нагнал нас диковинный автодрандулет Итвана, возрастом не намного уступавший хозяину… Итван возвращался из Нижнего посёлка с продуктами. Если б мы не рассказали ему, кто мы, куда идём, и он без тени удивленья не посадил бы нас к себе в машину… Если б…
Поразительно много «если б» проложило наш путь сюда, к Кайме. По логике вещей, мы не должны были, не могли никак до неё добраться. Очень могущественные и очень несентиментальные люди обязаны были нам помешать. Но мы дошли. Потому, что мы жили уже по другой, невещественной логике, по логике чуда.