Город живых
Шрифт:
Часть третья
Пастырь мертвых
Знакомство
Позвольте представиться, я Бог. Просто Бог. Ну, если быть точнее, я Бог мертвых. Возможно, я являюсь одним из последних божеств на Земле, а может, и самым последним. Моя паства – это живые мертвецы. Или как принято называть их – зомби. За то время пока я являюсь Богом, я слышал целую уйму названий моих бедных овечек. Каких только богатый фантазией человеческий ум имен не придумывал для моей смиренной паствы.
Вурдалаки, мертвяки, упыри, умруны, да те же самые зомби. Выбирайте
Есть, точнее, уже была, такая старая пословица: «Каждый народ получает того правителя, которого он заслуживает». То же самое, только наоборот, я могу сказать и про себя. Я не выбирал паству, она сама выбрала меня.
В детстве, у богов, как вы знаете, оно тоже бывает, я бесчисленное число раз перечитывал Стругацких. А именно бессмертный роман «Трудно быть богом». Не удивляйтесь, прежде чем стать божеством, я был обычным человеком, но об этом немножко позже и подробней.
Так вот, богом быть несложно. Конечно, только в том случае, если ты настоящий бог, а я, поверьте, именно такой. Вспомните, ведь большинство богов, если уж не брать совсем древние верования, были подобны людям. Ну, если быть совсем точным, они порождали людей, подобных себе. И отличались от этих людей неограниченными возможностями и сверхспособностями. В остальном они были идентичны своим творения. В их пантеонах так же плелись хитроумные интриги, их обуревали страсти любви и ревности, ненависти и самопожертвования. Все те же самые чувства, которые не чужды простому человеку. Только переживались они с большим размахом. И эхо от небесных страстей еще долгие века аукалось по грешной земле.
На мой взгляд, намного сложнее стать богом. Избранный, прежде чем наконец стать новой мессией, зачастую проходит бесконечное число лишений, мучений, членовредительств и прочих надругательств. И только после этого получает божественный нимб. Есть, конечно, плеяда божеств, которые получили все так, по праву рождения, но на мой взгляд, это не совсем правильно. Лично я полностью прошел первый из описанных путей. И вдоволь хлебнул из чаши боли и отчаяния.
Теперь же, когда я стал Богом, трудности закончились. Я вдоволь наслаждаюсь своим положением. Вершу судьбы своей паствы и обычных людей. Размышляю и экспериментирую. Моя жизнь пока достаточно интересна и насыщенна, чтобы задумываться о вопросе, заданном братьями Стругацкими. Точнее, это я всегда воспринимал название романа как вопрос.
Правда, иногда меня терзают подозрения, что я не являюсь единоличным правителем армии мертвых. Я точно знаю, что в глубоком закоулке моего сознания поселилась хищная и мерзкая тварь, подобная тем, что полностью захватили сознание моей паствы. Зачастую она тихонько сидит или вяло ворочается на задворках моего разума. Но иногда она в полной мере показывает свои клыки и когти. И в эти моменты я становлюсь безумным. Теперь уж мое сознание прячется и пугливо наблюдает за тем, что творит монстр, живущий на дне моего мозга.
Может, я безумен и страдаю раздвоением личности? Я склонен считать иначе. Логика Бога недоступна пониманию простого человека. Ведь на то он и Бог. И смысл божественного провидения скрыт от смертных.
Кстати, в этом я не отличаюсь от своих божественных предшественников. Сколько человеческих жизней было истреблено в междоусобных войнах, сколько сирот осталось на Земле. И все это зачастую даже не из религиозных мотивов, хотя
Успокаиваю я себя еще и тем, что мои вспышки безумия и ярости ничтожны по сравнению с тем, что натворили предыдущие боги. Если они позволили человечеству практически полностью исчезнуть с лица Земли, то до их безумия мне еще очень и очень далеко. На их фоне я выгляжу как известный душегуб в шуточном определении из несуществующего учебника далекого светлого будущего: «Гитлер – мелкий тиран Сталинской эпохи». Не судите меня строго за мой кладбищенский юмор. В мертвом мире другого просто быть не может.
Итак, прежде чем я продолжу свой рассказ и перейду к истории моего божественного становления, я позволю себе еще раз испытать ваше терпение бородатым анекдотом.
«Старый ребе сидит дома и пересчитывает деньги. Во двор влетает сбившийся с ног мальчишка и кричит: «Ребе, мессия пришел». Ребе продолжает заниматься своим делом, сосредоточенно проводя подсчеты. Вбегают соседи и кричат: «Ребе, выходи со двора, мессия идет по нашей улице». Реакция нулевая. И вот уже мессия, перешагивая порог калитки, воздев руки к небу, возглашает: «Ребе, сколько можно тебя ждать?» И вот тут старый ребе поднимает голову и язвительно отвечает: «Кто бы об этом говорил?»
Я до сих пор сильно переживаю, что не пришел раньше. Возможно, я бы сумел что-нибудь исправить. Но, как видно, мне этого уже не дано.
Дом
Я просыпаюсь от звонка старого дребезжащего будильника. Как же я его ненавижу. Эту адскую машинку нашла моя младшая сестра в дальнем уголке нашего деревенского дома. Не знаю, какой злой гений изготовил это механическое чудовище, но, видимо, он был большим мастером своего дела. Пролежав неисчислимое количество лет в пыли и забвении, при первом же повороте заводного ключа будильник затикал и продолжает исправно работать уже не первый год. Зато я точно знаю, почему он оказался именно там, где был найден. Это все из-за душераздирающего звонка. Как только часовая стрелка доходит до заданной отметки, этот монстроподобный железный идол извергает на свет божий из своего нутра столько противного душераздирающего шума, что любой нормальный человек не решится им воспользоваться повторно, в том случае, если в первый раз каким-то чудом избежит разрыва сердца от испуга.
В своих мечтах я не раз придумывал для этой тикающей банки с шестеренками изуверские казни. Я представлял себе, как с наслаждением разбиваю проклятый механизм большим отцовским молотком, хранящимся в сарае, или как я кидаю его в бездонный колодец, одиноко стоящий на окраине деревни. Когда мое воображение разыгрывалось, я даже представлял, как осторожно заворачиваю его в махровое полотенце, чтобы никто не услышал его громоподобного предательского тиканья, и иду через всю деревню, а потом и несколько километров через лес, чтобы положить постылую железяку на блестящий от трения тысяч колес поездов теплый рельс. И с замиранием сердца жду, когда из-за сопки покажется тяжело идущий локомотив с длинной вереницей вагонов и навсегда унесет из моей жизни этого звенящего стервеца.