Город живых
Шрифт:
Вместо этого я поднял валявшийся около двери топор и одним ударом размозжил мертвяку голову.
Узник
Покончив с грязным делом по упокоению возродившегося мертвеца, я с тоской оглядел царивший внутри заимки хаос. Все свидетельствовало о том, что парень в свое время очень не хотел умирать. И цеплялся за жизнь до последнего. В углу я обнаружил еще одно тело. Скорее всего, оно принадлежало одному из нападавших. Повсюду на полу валялись рассыпанные из плетеных корзин сушеные ягоды, заботливо собранные летом мною вместе с дедом Павло. Та же участь постигла и нанизанные на ниточки связки грибов. Теперь все это, перемешанное с кровью, было размазано по дощатому полу. От припасов не осталось практически ничего. Лишь одна низанка сушеных грибов сиротливо висела в дальнем углу, там,
За моей спиной послышались мощные удары в дверь. Я лишь усмехнулся, дед Павло рассказывал, как однажды зимой к нему в заимку пытался вломиться медведь. Ничего у косолапого в тот раз не вышло. Толстые тесаные доски до сих пор хранили следы медвежьих когтей. Так что за свою безопасность внутри избушки я мог совершенно не беспокоиться. С окнами дела обстояли похожим образом. Узенькие, напоминающие бойницы оконца были закрыты изнутри двойными стеклами, снаружи их защищали решетки из толстой арматуры.
Звуки ударов постепенно стали стихать. Видимо, существа поняли тщетность своих попыток. Теперь послышался скрежет когтей, но это уже было жестом отчаяния и бессильной злобы. Постепенно стих и он. Снаружи теперь доносился лишь тихий скрип снега, приминаемого как минимум шестью парами ног.
Обессиленно я сел на топчан. Рука автоматически потянулась в карман. Вытащив остатки боеприпасов, я разжал ладонь и тупо уставился на свой арсенал. Осталось только три патрона, причем один, судя по маркировке, был заряжен мелкой дробью, не способной принести существенного вреда мертвяку. Инстинктивно я понимал, что свалить существо можно только выстрелом в голову. Тяжело поднявшись, я подошел к двери и взял прислоненное к косяку ружье. Загнав в ствол патрон, я вернул «тулку» на место. Потом, подумав, вновь подхватил ее и поплелся обратно к лежанке. Устроившись на импровизированной кровати и укутавшись в оба найденных мною одеяла, я положил ружье рядом с собой.
Через полминуты я уже провалился в тяжелый беспокойный сон. Всю ночь мне поочередно снились знакомые мне умершие люди. Сначала мне явилась матушка, она была совсем не такой, какой я ее запомнил в последние дни. Выглядела она румяной и счастливой, такой она была, когда был жив отец. Матушка подошла ко мне, улыбнулась и поцеловала в щеку. Следующим за ней был мой папка. Веселый, сильный, уверенный в себе молодой мужчина легко потрепал меня по плечу. Он, как и матушка, ничего не говорил, а на прощание лишь крепко сжал мою руку.
Потом ко мне приходил дед Павло. Он хоть и грозил мне пальцем, показывая на ружье, взятое мною без спроса, но в его прищуренных глазах, обрамленных паутинкой морщин, сквозили доброта и гордость за меня.
Приходили и другие малознакомые мне люди. И все они улыбались и подбадривали меня. Наконец, поток иссяк. Я остался стоять один в непонятном месте, в котором не было ничего. Легкая дымка скрывала то, на чем я стоял, и не давала пробиться взгляду вверх и в сторону более чем на десяток метров. Я начал думать, что, наконец, посещения закончились, и я вскоре проснусь, но неожиданно ощутил легкое прикосновение к плечу. Я вздрогнул. Так осторожно и в то же время ласково меня касался только один человек на Земле – Дашенька. Я обернулся. Это действительно была она – моя маленькая сестренка.
– Не ругай себя, ты все сделал правильно. – Голос ее шелестел словно тихий ручеек.
– Что я сделал? За что мне себя ругать?
Она не отвечала, только печально качала головой.
– Даша, ты где? Что с тобой? – Мой голос сорвался на крик.
И вновь тишина. Неожиданно белесая дымка, до этого вяло струившаяся по ногам, взметнулась в стремительном вихре. Я бросился к сестре. Но за долю секунды до того, как я успел до нее дотронуться, белая пелена полностью окутала меня. Моя рука схватила пустоту. Я попытался бежать в ту сторону, в которой, по моему мнению, находилась сестренка. Туман моментально сгустился и сделал
Я вскочил на ноги и принялся с омерзением отряхиваться от мусора, смешанного с липкой кровью, в котором я сильно перепачкался, лежа на полу. Закончив с этими гигиеническими процедурами, я поднял с пола одеяла и закинул их обратно на кровать. Я все еще не пришел в себя, тело мое сотрясала сильная дрожь. Сообразив, что кроме нервного напряжения, она вызвана еще и холодом, я принялся растапливать печку. Дров было немного, но, по моим расчетам, дня на три должно было хватить, а если экономить, то, может, и больше. Закончив растопку, я на цыпочках подошел к входной двери. Приложив к доскам ухо, я внимательно вслушивался в происходящее на улице. Существа никуда не ушли, просто немного удалились от входа. Я отчетливо слышал хруст снега под их ногами и какое-то глухое ворчание, свойственное скорее животным, чем людям.
Пожав плечами, я вернулся к печке. Ничего другого, как только ждать, мне не оставалось. Сев почти вплотную к огню, я вытянул вперед озябшие руки. Пальцы слушались меня с большим трудом. Немного отогревшись, я почувствовал, что сильно проголодался. Немудрено, за последние два дня я съел только небольшой ломтик хлеба и кусочек окорока, подаренного Варварой. Убитого мною зайца я потерял во время бегства. Возможно, тушка и лежала до сих пор в снегу, хотя, скорее всего, мертвяки не побрезговали и схарчили косого. В животе противно забурчало. Чтобы хоть как-нибудь перебить чувство голода, я подогрел себе кружку воды и размочил в ней несколько грибов из оставшейся нетронутой низанки. Импровизированный супчик притупил голод, хотя я отлично понимал, что наесться им невозможно.
Чтобы не изнурять себя бесцельным времяпрепровождением, я решил посвятить время сну. Но перед тем, как завалиться на боковую, мне пришлось выполнить еще одну неприятную работу. А именно, перетащить оба тела поближе к двери, туда, где тепло печки не ускорило бы процесс разложения. Едва сдерживая рвотные позывы, я кое-как справился с этой задачей. Вчера, когда нервы мои были на пределе и инстинкт самосохранения с избытком снабдил мою кровь адреналином, вид мертвых тел не вызывал такого отвращения. Сегодня же мне не хотелось лишний раз видеть эти две груды мяса и костей, не говоря о том, чтобы к ним притрагиваться.
Истратив последние остатки сил, я рухнул на кровать и погрузился в забытье. На этот раз кошмары меня не мучили.
Проснулся я, когда за окном уже стояла полная темнота. В доме опять было холодно. Прогоревшая печь успела остыть. Полежав немного, я решил, что стоит пока поберечь остатки дров. Я остался лежать на кровати с открытыми глазами, бессмысленно таращась в темноту. Через некоторый отрезок времени мне стало вдруг очень жутко. Поскольку тьма в избушке стояла непроглядная и я не мог видеть, что происходит около двери, там, где лежали тела, воображение стало рисовать мне ужасные картины. Мне казалось, что мертвецы медленно подбираются к кровати и в любой момент могут вцепиться в меня. Чтобы рассеять свои страхи, я решился зажечь керосинку, тем более что терпеть волны накатывающего на меня страха я больше не мог. Поднявшись с кровати, я запалил лампу. Тусклый свет озарил комнату. Против ожидания, большого облегчения мне это не принесло. А тут еще, как назло, за окном послышался долгий тоскливый вой. Хоть он и был сильно похож на волчий, я отчетливо понимал, что издают его мертвецы. Повинуясь непонятному порыву, я подскочил к окну, чтобы убедиться в своих подозрениях. Лучше бы я этого не делал. Через замерзшее оконное стекло на меня в упор смотрела пара водянистых мертвячьих глаз. Я рывком отскочил от окна. Сердце стучало с силой парового молота и буквально вырывалось из груди. Потушив лампу, я забился в угол кровати и с головой спрятался под одеяло. Зажимая уши обеими руками, я пытался заглушить этот проклятый вой. Но он все равно пробивался сквозь стены и, наполняя собой избушку, холодил кровь. Я начал напевать какую-то песню, если быть честным, я просто орал без разбору все, что приходило в голову. Как я дожил до утра и не сошел с ума, я сам не представляю. Вой стих только с первыми проблесками солнца. Опустошенный и доведенный до предела кошмарами этой ужасной ночи, я откинулся на подушку и провалился в сон.