Город Змей

Шэн Даррен

— Ты — Эл Джири. Твой отец — Паукар Вами. Ты иногда его изображаешь.

— Это виллаки тебе сказали?

— Нет. Это я и так знала. Есть много вещей, которые я знаю, но не могу объяснить откуда. Думаю, священники перед оживлением программируют меня. — Она продолжает распаковывать продукты, потом поворачивается ко мне: — Извини, если своим исчезновением заставила тебя беспокоиться. Я хотела тебя разбудить, но ты казался таким… умершим для мира.

— В следующий раз просто оставь записку.

— Слушаюсь,

босс. — Она отправляется в ванную и щелкает выключателем. — Я хотела принять душ раньше, но горячей воды совсем не было.

Я смотрю на часы:

— Котлом с горячей водой пользуются все жильцы дома. Большинство принимает душ до работы, так что после полдевятого котел обычно уже пуст. Сейчас уже должно быть все в норме, но не стоит долго плескаться, не больше пяти-шести минут.

— Этого хватит. Ты тоже будешь мыться?

Я нюхаю свои подмышки:

— Хотелось бы.

— Хочешь вместе со мной?

— Ох, не искушай. — Я кривлюсь от головной боли.

Я захожу в душ после нее, до отказа включаю горячую воду и смываю с себя зловоние туннелей. Через минуту вода становится холодной. Я дрожу, но продолжаю стоять под душем. Потом выключаю его, досуха вытираюсь полотенцем и надеваю чистые джинсы и футболку. В таком виде я выхожу в кухню, где Ама готовит завтрак.

— Могу я тебя кое о чем спросить? — осведомляюсь я, стоя в дверях.

— Давай!

— Почему ты решила, что можешь доверять мне?

Ама намазывает маслом кусок хлеба:

— Ты убиваешь только преступников. Ты не такой злодей, как твой отец. Это я знаю наверняка. Я также знаю, что ты не заводишь любовницу из опасения, что виллаки используют ее, чтобы причинить тебе страдания. Поэтому я не сомневалась, что ты не станешь тащить меня в койку.

— А разве ты сама не пыталась это сделать?

Она смеется:

— Не принимай это так близко к сердцу. У меня нет выбора. Я была создана любить другого.

— Капака Райми?

— Да. — Она берет еще один кусок хлеба. — Нам надо о многом поговорить, но на это нужно время. Давай сначала позавтракаем.

Мы едим, сидя на кушетке. Еда самая простая — овсянка, сэндвичи, молоко. Ама говорит о своих отношениях с Кардиналом:

— Мои воспоминания о Капаке весьма туманны. У нас были беседы в суде, во Дворце и в ресторане, где я работала.

— В ресторане Кафрана.

Она хмурит брови:

— Не помню.

— Не помнишь его владельца, Кафрана Рида?

Она на мгновение задумывается.

— Нет.

Я запоминаю эту информацию. О нем я могу рассказать ей позже. А прямо сейчас хочу узнать о ее жизни под землей с инками.

— Я знаю, что Капак — Аюмаркан и что это означает. Я также знаю, что он отличался от других — что он не умер, когда умерли все остальные.

— Ты знаешь,

что он пожертвовал тобой ради своей карьеры? — спрашиваю я.

— Да. — Ее лицо становится печальным. — Когда я первый раз вернулась обратно — два или три года назад, — я его ненавидела. Теперь я понимаю, что ошибалась. Он делал только то, что его заставляли. У него не было выбора. Кардинал создал его для того, чтобы он был холодным и сконцентрированным на своем деле.

— Ты все еще любишь его? — Я стараюсь, чтобы мой голос звучал безучастно.

— Я не могу его не любить. Я понимаю, что это за любовь — искусственная, воображаемая, — но не могу от нее отказаться.

— Знаешь, где он находится?

— Во Дворце, я полагаю. Но, — добавляет она тихо, — я вижу повторяющийся сон о том, что мы встречается в холодном, пустынном месте и я веду его вниз по ступенькам в темноту.

— В Холодильнике? — Она смотрит на меня пустым взглядом, и я задаю ей следующий вопрос: — Расскажи мне о своем возвращении к жизни. Знаешь, как они это делают?

— Нет. Когда я вернулась в первый раз, я была в ужасе. Я помнила свою прошлую жизнь и что я умерла, но совсем забыла, что происходило между этими событиями. С тех пор ничего не изменилось. Смерть — ничто, пустота, не оставляющая чувства времени и пространства.

— Где ты воскресаешь?

— В маленькой комнате, темной и с красными стенами. Там много женщин, одна, например… — Ее лицо морщится, она изо всех сил пытается вспомнить еще что-нибудь. — Извини, это все, что я помню. Я всегда как в тумане, когда возвращаюсь оттуда. Кто-то ведет меня в мою комнату — она рядом с пещерой Инти ватана, — и я там отдыхаю.

Темная комната и женщины вызывают мой интерес. Все виллаки, которых я встречал, мужчины. Но они должны иметь партнерш для производства потомства. Я никогда не думал об этом раньше. Похоже, что они спариваются с инкскими женщинами. Им, вероятно, не хочется смешивать свою аристократическую кровь с кровью простолюдинок.

— В пещере Инти ватана бывают женщины? — спрашиваю я.

— Я никогда их там не видела.

Наступило время рассказать про ее пропавшего возлюбленного. Я говорю тихо, в деталях описывая его исчезновение и мои поиски. Она огорчена новостями, но не подавлена.

— Он у виллаков, — заканчиваю я. — Если бы мне удалось похитить нескольких их женщин, я смог бы заставить священников освободить его.

— Зачем ввязываться в такие проблемы? — говорит она. — Ведь он бессмертен. Они не могут его убить.

— Но они могут держать его в плену до скончания века.

Она хмурится:

— Он сам в состоянии убить себя. Перерезать вены или разбить голову о стену.

— Только если не будет связан и напичкан наркотиками.

Ама издает шипящий звук: