Город Золотого Петушка. Сказки

Нагишкин Дмитрий Дмитриевич

— Я включил автопилот. Он будет вести самолет на заданной высоте и по заданному курсу…

— А если надо повернуть? — едва выдавливает Игорь.

— Тогда придется ручки приложить! — смеется пилот.

Тут радист, высунувшись из своего тесного гнезда, трогает Игоря за рукав. Игорь оглядывается и встречает встревоженный взгляд мамы Гали, которая стоит в раскрытых дверях штурманской кабины, что-то говорит и делает ему знаки рукой… Надо идти!

Отец тоже не спит. Он, сморщив лоб и высунув язык, делает какие-то заметки в записной книжке, напряженно о чем-то думая. Он ничего не видит и не слышит. Мама Галя,

заметив это, хмурится. Она подходит к папе Диме и выхватывает записную книжку и самопишущее перо. Встрепенувшийся отец умоляюще глядит на нее, но мама Галя засовывает молча книжку и перо в карман его пиджака и грозит ему пальцем — работать ему запрещено! Строжайше!.. Ах, к чему эти запреты?

4

Самолет идет на посадку. Высотомер показывает, как стремительно снижается машина. Его стрелка так и бежит по кругу в обратном направлении… Игорь глохнет, в ушах у него шумит, и он уже не слышит, что говорит ему мама Галя. Впрочем, напрасно она старается, Игорь и сам может сказать все, что она произносит: «Игорь, что это за безобразие? Зачем ты пошел туда? Ты же мешаешь! Тебя совсем нельзя оставлять одного, хуже маленького, что-нибудь обязательно выкинешь… Ну, что за ребенок!»

Папа Дима смотрит на высотомер. Едва взглянув на его стрелки, он широко раскрывает рот и начинает усиленно глотать слюну, чтобы избавиться от боли в ушах. «Ну сыплется!» — успевает он сказать неодобрительно и опять разевает рот, а потому не может высказать все, что думает об искусстве пилота…

Шеф-пилот идет в штурманскую кабину. Мягкий толчок… И самолет катится по бетонированной дорожке. В окна видны зелень, умытая прошедшим недавно дождем, блестящие от ливня дорожки, здания, шахматная будка на колесах, фонари, вкопанные в землю, вешки из увядших деревьев, бензозаправщик чудовищной величины, машины, выруливающие на старт.

Моторы замолкают, и наступает странная тишина. Бортмеханик открывает дверь. За дверями уже стоит лесенка. По лесенке вбегает в самолет, чуть пригнувшись, какая-то славная девушка. Точно через вату слышится ее голос:

— Товарищи пассажиры. Вы прибыли в порт. Стоянка — сорок минут. Ресторан — на втором этаже. Как самочувствие, товарищи пассажиры? Есть ли больные?

Самочувствие хорошее. Больных нет.

Яркое солнце встречает пассажиров. Легкий ветерок несется, обдувая лицо, куда-то вслед грозовым тучам, которые виднеются далеко на горизонте, заваливаясь за сопки. Под ногами твердая земля. А хорошо, когда стучат каблуки по земле, хорошо, что не гудят моторы, хорошо, что, наконец, можно будет сесть по-человечески, а не согнувшись в три погибели или привалившись к противно-мягкой спинке, от которой поневоле не можешь оторваться несколько часов. Правда, хорошо?

— Вот, друг, пролетели мы ни много ни мало, а тысячу четыреста километров без посадки, — говорит отец Игорю. — Поездом это, брат, надо больше суток трястись. Нет, это хорошая мысль насчет самолета…

Мама Галя насмешливо говорит ему:

— «Когда бы вверх могла поднять ты рыло, тебе бы видно было, что эти желуди на мне растут!»

Это она насчет того, что мысль о самолете возникла у нее, а не у военного совета.

Папа Дима виновато глядит на нее и говорит:

— Но я же не отрицаю того, что ты молодец! Я вообще…

Игорь таращит глаза — надо все увидеть.

Его распирает гордость — он сидел за штурвалом самолета, чуть ли не управляя им. Глаза его шныряют повсюду. Он видит все: вот вышли из самолета пилоты — шеф и второй. С полевыми сумками, которые они держат небрежно в руках, — ах, как это здорово выглядит! — они идут куда-то в сторону, а не вместе с пассажирами. Вот бензозаправщик, огромный, толстый, словно бегемот, вывертываясь откуда-то, подходит к нашему самолету и тянет свой шланг, словно хобот, — ах, это тот самый, что катился по дороге, когда самолет разворачивался на посадку; вот глаза Игоря натыкаются на надпись на борту самолета: «Полетный вес 22,5 тонны»; вот уже знакомая толпа пассажиров, которые стоят перед дежурным, словно кучка провинившихся школьников; вот широкие ступени, ведущие в здание; вот…

Замечательная это вещь, товарищи, обыкновенный стул — его можно отодвинуть, на него можно забраться с ногами.

— Игорь! Ты не маленький, убери ноги. Сядь по-человечески!

Сидя на нем, можно поболтать ногами, которые стосковались по движению.

— Игорь! Перестань! Господи, что за ребенок! Ну посмотри, разве кто-нибудь из пассажиров болтает ногами? Ведь никто, правда?

— Папа, что такое «полетный вес»?

— Это значит, что вместе с горючим, экипажем, грузом и пассажирами самолет весит столько, сколько указано в характеристике, — отвечает папа Дима, запихивая в рот добрую половину большого дымящегося шницеля.

Нет, вы видите, как папа Дима ест? Здорово, а?

— А двадцать две с запятой тонны — это много, папа?

— Как это — с запятой? — не понимает папа и вдруг соображает: — А, это с половиной-то? Кажется, вы еще этого не проходили… Как тебе сказать: в тонне шестьдесят два пуда, ты весишь тридцать два килограмма, шестнадцать килограммов составляют один пуд. Вот и все. Сосчитай!

Игорь считает. Это было бы очень просто, если бы не надо было в то же время и есть… Ну ничего. Значит, так: двадцать два с половиной умножить на шестьдесят два! Дважды пять — десять, один в уме. Дважды два — четыре, и один. Значит — пять. И дважды два — четыре. Значит — четыреста пятьдесят.

— Мама, можно мне не есть пюре? Оно же совсем невкусное… А можно, я съем только половину?

Теперь на шесть. Дважды пять — десять. Ноль пишем. Один — в уме. Так! Теперь дальше. И еще раз. Ага! Еще одна тысяча триста пятьдесят. Сложить. И нуль долой! Так. Получается: одна тысяча триста девяносто пять — порядочно. Но это — пуды. Теперь разделим пуды на мальчишек. Так, что мы имеем? — спрашивает себя Игорь точно так, как это делает на уроках Андрей Петрович, морщит лоб и ахает:

— Папа! Это будет шестьсот девяносто семь с половиной мальчишек! Целая туча мальчишек!

Родители озадаченно глядят на Игоря. Они уже забыли о полетном весе и несколько удивлены тем, что такое количество мальчишек занимает Игоря, и сбиты с толку странной половиной мальчишки, о которой он говорит.

А Игорь сидит с остановившимся взглядом, совершенно забыв не только о пюре, но и о котлете; он мысленно представляет себе всю эту тучу мальчишек, в которой мелькают знакомые лица. Эта туча вдруг взвивается вверх и с гулом, сотрясая воздух, летит куда-то со скоростью двухсот пятидесяти километров в час. Игорь едва справляется со своим волнением.