Город Золотого Петушка. Сказки
Шрифт:
— Кильватерная колонна, Игорешка! — Мелькали частые огоньки на бортах судов, и папа Дима, который все знал, восхищенно сказал: — Ишь ты! Как быстро пишет!
— Пишет? — переспросил Игорь недоуменно.
— Так моряки говорят про флажную азбуку и азбуку Морзе! — заметил папа. — Это сигнальщик работает на зеркальном отражателе — гелиографе… Знаешь, как зайчики зеркалом пускать? Вот и он так же!
— А-а! — сказал Игорь.
То вдали, то вблизи слышался гул реактивных самолетов: они то забирались на невыносимую высоту, то с оглушительным ревом, от которого вздрагивал и берег, пикировали
— Папа! А там что? — ткнул Игорь рукой в залив, туда, где он сливался с горизонтом.
— Незнаемые края, Игорек! — ответил серьезно отец.
Игорь погрозил ему пальцем:
— Ах ты, хитрый, опять меня обманываешь? Говорил, летим в незнаемые края, а прилетели в Латвию.
— Я тебя не обманывал, — сухо сказал отец. — Разве ты прежде знал этот уголок Советского Союза, разве ты бывал здесь? Нет. Вот и выходит — незнаемые края. А за заливом — море. А за морем — Швеция, Норвегия, Финляндия. А если перелететь туда вот, налево, там другие страны — Дания, Голландия, Германия, Польша, Чехословакия, а еще дальше — Англия и другие… И друзья наши, и враги наши, и такие, что ни на чью сторону не пристают.
— И враги! — сказал Игорь.
У него не выходил из головы разговор у грота той ночью. Невольно, в силу каких-то странных душевных движений, которых Игорь не мог бы и объяснить сам, один человек почему-то представлялся ему в гитлеровской форме. «Какая чепуха!» — сказал он сам себе, и все-таки человек с усиками так явственно рисовался ему именно таким, что он, кажется, готов был утверждать, что сам видел на нем петлицы с эсэсовским черепом. «Какая чепуха!» — опять сказал он мысленно. И вновь возвращался и возвращался к тому разговору. «У них», «они», — говорил человек с усиками, кладя какой-то раздел между людьми.
Приняв выражение этой озабоченности за выражение усталости, отец сказал ему:
— Иди-ка, Игорище, спать, чего сморщился?
Но, не слыша его, Игорь неожиданно спросил:
— Папа Дима! Если у нас нет теперь Сталина, то у нас все полезет по швам?
— Что? Что такое? — переспросил в удивлении отец и по привычке протянул руку, чтобы пощупать, нет ли у Игоря жара.
Ох, как ему надоел этот жест родительской заботы! Игорь отстранился от руки и сказал:
— Нормальная, папа! — и повторил свой вопрос.
— Что за странная мысль! — сказал отец. — Разве может один человек решать судьбы государства, создавать и разрушать их? Это длительный общественный процесс. Конечно, человек может играть огромную роль в жизни государства, но не до такой степени, чтобы с его смертью все могло развалиться. Времена теперь не те… Тем более у нас, где руководит народом партия. Да откуда у тебя такая мысль возникла? Бред какой-то!..
— Я слышал такой разговор, — сказал Игорь неохотно.
— Где?
— Да так. Тут, — неопределенно сказал Игорь.
— Конечно, наши враги связывали со смертью Сталина всякие необоснованные надежды. Но, как видишь, ничего не случилось… А ты такие разговоры не слушай, сынка!
И так как этот вопрос был для него вполне ясен, он тотчас же забыл об этом разговоре.
5
Папа
Аля и Ляля возились на берегу, на той полосе его, где песок был мокрый, что-то мастеря. Работали они в таком согласии, словно делая все одними руками, что невозможно было определить, кто и что из них делает. Едва стоило Ляле положить горсть мокрого песку, придавая ему какую-то форму, тотчас же Аля клала песок сюда же, продолжая эту форму так, словно видела перед собой ясно то, о чем думала Ляля. Папа Дима только головой покачал, глядя на их работу. Ну, молодцы! И главное, без суеты и без помехи друг другу! На это стоило посмотреть. И папа Дима сел вблизи, рассматривая то, что выходило из-под рук девочек, которые работали, словно песню пели, где каждое слово было известно и стояло на своем месте.
Кучки мокрого песка громоздились друг на друга, оглаживались, подравнивались, принимая определенные очертания — куб, на кубе — полусфера, вокруг — высокие колонны с карнизами и маленькими куполами, и шпили над ними, и стрельчатые ворота, открывавшие доступ в главное помещение, — то ли крепость, то ли храм выходил из-под рук девочек.
— Мазар-и-Шериф! — сказал папа Дима, который все знал. — Это Мазар-и-Шериф, или я ничего в жизни не понимаю!
Аля рассмеялась:
— Да, конечно, это Мазар-и-Шериф, и вы понимаете в жизни. А вы откуда знаете его?
— По картинкам, — сказал папа Дима, тоже рассмеявшись. — Я в Средней Азии не бывал, но немножко увлекаюсь архитектурой и знаком со многими памятниками древности заглазно.
— А мы были в прошлом году с мамой в Самарканде, — сказала Ляля. — Столько насмотрелись, что потом чуть не месяц нам все это чудилось. Похож? — спросила она, любуясь тем, что вышло из-под их рук.
— Точная копия, — сказал папа Дима. А про себя добавил: «До чего талантливые девочки! До чего талантливые!» — но из педагогических соображений не сказал этого вслух.
И в самом деле, вылепленный девочками из песка мавзолей Мазар-и-Шериф как настоящий стоял на берегу, и желтый песок, из которого он поднимался, так напоминал пески, засыпавшие медленно, но верно подлинный памятник, что папа Дима как завороженный глядел на него, и вообразил себе толчею людей вокруг настоящего Мазар-и-Шерифа, и крики погонщиков ослов, и рев верблюдов, и шум базара, который неизбежно должен был разбить свой шумный табор вокруг усыпальницы владыки. Вот уже, казалось ему, различает он и отдельные фигуры продавцов и покупателей, и яркие халаты стражников, и блеск их оружия…
Крепость стояла и одинокая, и грозная среди песков.
Девочки глядели на нее, и, видно, рисовалось им то же, что видел папа Дима, у которого была пылкая фантазия, так как Ляля, кому-то подражая, вдруг тонким голосом запела, раскачиваясь всем телом, сложив руки на животе и полузакрыв глаза:
— Ой-ииие!
И Аля стала размахивать руками и кричать:
— Ий-ие! Оий-ие!
И обе рассмеялись и вскрикнули друг другу:
— Ты помнишь! Ты помнишь!..
Папа Дима сказал, улыбаясь: