Город золотых теней
Шрифт:
Фредерикс присмотрелся.
– Так. Никогда не видел Таргора хотя бы без парочки седых прядей. А как ты догадался?
Орландо снова ощущал себя очень усталым.
– Из-за сандалий и меча. Я теперь молодой Таргор, каким тот был, когда спустился с Боррикарских гор. А первая седина у него появилась после схватки с Дрейрой Джархом в Колодце Душ.
– Но почему?
Орландо пожал плечами и медленно улегся, приготовившись вновь отдаться в мягкие объятия сна.
– Не знаю, Фредерико. Ничего я не знаю…
Он проснулся, когда начало темнеть.
Снова светло. Рядом кто-то плакал, и у Орландо сразу заболела голова. Он застонал и попробовал натянуть на голову подушку, но пальцы ухватили лишь песок.
Орландо с трудом сел. В паре шагов от него стоял на коленях Фредерикс, закрыв лицо руками. Плечи его вздрагивали. Утро было ясное, а виртуальные пляж и океан казались еще четче и сюрреалистичнее, чем в застрявших в памяти остатках лихорадочного сна.
– Фредерикс, что с тобой?
Друг поднял голову. По лицу вора струились слезы. Симуляция даже ухитрилась разрумянить ему щеки, но больше всего Орландо впечатлило загнанное выражение его глаз.
– О, Гардинер, как мы влипли! – Фредерикс судорожно вдохнул. – Мы в беде, и в крупной беде.
Орландо обмяк мешком мокрого цемента.
– Да о чем ты говоришь?
– Мы в ловушке. Мы не можем выйти в оффлайн!
Орландо вздохнул и снова опустился на песок.
– Да ни в какой мы не в ловушке.
Фредерикс быстро прополз разделявшее их расстояние и вцепился ему в плечо.
– Вот только этого не надо, черт подери! Я вышел и едва не погиб!
– Как это?
– Я захотел выйти, потому что все больше за тебя тревожился: может, твои родители куда-то уехали и не знают, что ты болен? А вдруг тебе надо вызвать «скорую»? Попробовал отключиться, и не смог. Обычные команды не сработали, и еще… я не ощущал ничего, что не является частью этой симуляции – ни своей комнаты, ничего! – Он осторожно коснулся шеи. – И разъема тоже нет. Сам попробуй!
Орландо пощупал то место, куда была вживлена нейроканюля, но обнаружил лишь мощные мышцы Таргора.
– Да, ты прав. Но я знаю такие симуляции – там просто прячут контрольные точки и заставляют тактильные датчики лгать. Разве ты не был со мной на этой дьявольской игровой площадке? Там у тебя не было даже конечностей – одни ганглии, подключенные к реактивным салазкам.
– Господи, Гардинер, да ты меня не слушаешь. Я ведь не догадки строю – я действительно выходил в оффлайн. Родители отключили мой разъем. И мне стало больно, Орландо. Так больно, как никогда не было – точно мне растягивают позвоночник, или втыкают в глаза раскаленные иголки, или… или… даже описать не могу. И боль не прекращалась. А я ничего не мог сделать, только… вопить и вопить… – Фредерикс содрогнулся и некоторое время молчал. – И родителям пришлось вставить разъем на место – я даже слова не смог им сказать – и бац! – я снова здесь.
Орландо покачал головой.
– А ты уверен, что это не… не знаю даже… ну, очень сильная мигрень или еще что?
Фредерикс
– Да что ты несешь? Я это дважды испытал! Господи, ты что, не слышал, как я орал? Меня, наверное, отвезли в госпиталь, потому что во второй раз вокруг меня стояла целая толпа. Но я их едва видел, так было больно. Даже хуже, чем в первый раз. Мне там, наверное, что-то вкололи, и я не помню, что было потом, но очнулся я снова здесь. Значит, разъем сунули на место. – Фредерикс схватил Орландо за руку, голос его дрожал от отчаяния. – А теперь скажи, мистер Золотой Город, в какой симуляции такое бывает? Ты куда нас завел, Гардинер?!
Эти день и ночь стали самыми долгими в жизни Орландо. Лихорадка обрушилась на него в полную силу. Он метался в шалаше, построенном Фредериксом из пальмовых листьев, то замерзая, то пылая жаром.
Он решил, что его подсознание, должно быть, обрабатывает рассказ Фредерикса, потому что однажды очень четко услышал голос матери. Она что-то рассказывала о каком-то происшествии в охраняемом поселке и о том, что думают о нем соседи. Мать частила, глотая слова, – именно так она всегда говорила, когда была чем-то до смерти напугана, и на мгновение Орландо задумался: а может, он и не спит вовсе? Он даже видел мать, только очень смутно, словно за марлевой занавесью – она наклонилась к нему так близко, что лицо казалось искаженным. Но он много раз видел ее такой, и это вполне мог быть эпизод сна.
Мать что-то бормотала о том, что они сделают, когда ему станет лучше. Отчаяние в ее тоне и сомнение в словах убедили Орландо, что – сон или не сон – видение следует воспринимать как реальность, и он попытался заговорить, преодолеть разделяющее их расстояние, но, увязнув в этой галлюцинации, так и не смог произнести ни слова. Так как же ей объяснить? И что она сможет сделать?
«Бизли, – пытался сказать ей Орландо. – Принеси Бизли. Принеси Бизли».
Тут лицо матери отдалилось, и этот то ли фантазм лихорадочного сна, то ли момент контакта с реальной жизнью кончился.
– Тебе снится твой дурацкий клоп, – сонно пробормотал Фредерикс.
«Клоп. Снится клоп». Погружаясь в темную глубину болезни, он вспомнил, как читал однажды о бабочке, которая видела во сне, что она император и гадала: а может, она император, которому снится, что он бабочка… или что-то вроде этого.
«Так что же реально? – задумался он. – Кто из двоих реален? Искалеченный и морщинистый парнишка, умирающий на койке в госпитале… или… созданный им варвар, ищущий вымышленный город? А что, если они оба лишь снятся… кому-то другому?..»
Все дети в школе только и говорили, что о сгоревшем доме, и от этих разговоров Кристабель становилось как-то не по себе. Офелия Вейнер сказала ей, что погибла куча людей, и тогда Кристабель стало так плохо, что она не смогла съесть ленч. Учительница отправила ее домой.
– Неудивительно, что тебе стало плохо, милая, – сказала мама, прикладывая ладонь ко лбу Кристабель. – Всю ночь не спала, да еще наслушалась в школе всяческих историй. Она такой чувствительный ребенок, – добавила мать, обращаясь к отцу, собравшемуся вернуться в свой кабинет.