Города и годы
Шрифт:
— Смир-но-о-о!
Но в этот миг передний вал толпы, бежавшей к цитадели, накатился на солдат, подмыл их и бросил на офицера. Монумент оказался вовсе не так прочно врытым в землю: зажатый людьми, он громоздко повернулся вокруг своей оси, и его отвалили в сторону. В давке он попытался расстегнуть кобуру револьвера, по его руке ударили чем-то острым, он огрузнел, размяк, и толпа повалила его себе под ноги, как мешок.
Пауль Генниг нагнул голову, чтобы войти в калитку, когда мимо него проскользнула
— Послушайте, Генниг! Мы должны освободить monsieur Перси!
В бледном свете, который то закрывали собой, то пропускали в калитку люди, он уловил черты знакомого лица.
— Фрейлейн Мари? Вы, вы здесь?
— Надо открыть ворота! — крикнула Мари.
Кто-то загремел засовами, кто-то закричал: «Ключи от камер! Где ключи от камер?» Кто-то вдалеке затопал по каменным плитам, убегая в темноту. А в калитку не переставая сыпались люди, как матросы в шлюпку под ружейным огнем, — быстрые и одинаковые.
И вот ворота тяжеловесно развели свои створы, и вместе со светом в цитадель полился густой гудящий человеческий поток.
Солдаты, ворвавшиеся в цитадель первыми, волей-неволей продвигались вперед по запутанным темным переходам каменного котла. Где-то в глубине этого котла, бурлившего придушенными голосами, то взлетал, то падал железный звон, точно рвали на части огромную связку ключей. Потом из распахнувшейся двери плеснуло на толпу ярким светом, и тут же один за другим зазвенели замки. Камеры открывались опытной рукой.
Когда из первой раскрывшейся клетки неуверенно вышел человек, молодой дребезжащий голос прокричал:
— Ур-рра-а!
Толпа мгновенно подхватила крик. И с этой секунды, пока отпирались камеры, по коридорам и лестницам крепости непрестанно перекатывался многоголосый рокот: [351]
— Ур-р-а-а!
Толпа забиралась все выше и выше, все глубже заводили ее переплетавшиеся переходы цитадели, но передняя кучка людей, отмыкавших двери, таяла с каждым новым поворотом коридоров: вместе с освобожденными пленниками народ устремлялся на площадь.
Мари, Пауль Генниг и три-четыре солдата дошли до узкого тупика под крышей здания.
Тюремщик отпер дверь ловко и привычно: замки были повсюду одного образца, новые, как всё в цитадели, кроме камня стен и полов.
— Последняя, — произнес тюремщик.
— Теперь вы можете просить о государственной пенсии, — заметил Пауль Генниг.
— Может быть, вы похлопочете за меня? — отозвался тюремщик.
Мари вгляделась в человека, стоявшего посреди камеры.
— Выходите, вы свободны! — крикнул один из солдат.
— Ур-ра! — поддержал его другой.
Полумрак
— Это не он! — сказала Мари.
— Я говорю вам, — сказал тюремщик, — заключенного по имени Перси у нас не значилось.
Солдаты вывели человека из камеры под руки.
— Перси? — вдруг тихо спросил он.
— Да, мы ищем бельгийца Перси, которого посадили сюда в третьем году, — сказал Пауль Генниг.
— А я вам говорю, что у нас такого не было! Кому же здесь знать? — оскорбился тюремщик.
— Это не совсем точно, — так же тихо прогово-[352]рил человек из камеры. — Monsieur Перси — бельгийский гражданин: я знал его. Он содержался здесь недели две, потом исчез. Он был против войны.
— Они убили его, Генниг! — воскликнула Мари.
— Весьма вероятно, — сказал человек из камеры. — Он был против войны и, кроме того, иностранец.
— Ах, чер-р-рт! — прорычал Пауль Генниг.
— Что-нибудь случилось? Может быть, кончилась война?
Мари кинулась к человеку из камеры:
— Вы мастер Майер из Нюрнберга?
Немного помедлив, человек из камеры посторонился. Тупой свет высокого оконца, разлинованный решеткой, лег на лицо Мари, и он взглянул на нее искоса.
— Совершенно верно. Я мастер Майер из Нюрнберга, враг народа. Я против войны.
— Мастер Майер...
Голос Мари надломился, она докончила чуть слышно:
— Пойдемте, — и мягко взяла Майера под руку.
В темноте, в затихших каменных лабиринтах Майер спросил:
— Что это означает? Я не знаю вас, фрейлейн.
— Мне рассказал о вас Андрей Старцов.
— Русак и хороший малый, — прогудел в затылок Майера Пауль Генниг.
Уличный свет ослепил мастера Майера, и — может быть от света, может быть от пестрой сутолоки людей — он схватился за голову, закрыл глаза и стал.
Пауль Генниг с осторожностью развел руки Майера.
Тогда он ответил: [353]
— Андрей Старцов, я помню. Он был тоже против войны?
— Ах, он... такой... он такой... — начала Мари, запыхавшись и сжимая локоть Майера, — он так любил вас, мастер Майер!
У Пауля Геннига выступили слезы. Он раскашлялся, заглушив каких-то певцов, налаживавших незнакомую песню.
— Андреас — малый с головой, я его всегда понимал, — растроганно сказал он.
Мари кинула ему улыбку заговорщицы.
— Андрей был бы сейчас с нами, Генниг.
Среди снующего, неугомонного народа она стояла ясная, счастливая и, как деревцо, легкая.
Пауль Генниг смерил ее гордым, поощряющим взглядом, высморкался и закашлял еще громче.
— Куда хотелось бы вам пойти, мастер Майер? — спросила Мари.