городские рассказы
Шрифт:
И что теперь делать? Какой подлянки ждать от Глафиры …Юрьевны? Начальника! Блин!!!
А было всё так:
Решили сходить после работы в кафе, посидеть. Коля не горел желанием идти вместе с двумя пятидесятилетними тётками, лысым мужиком и весьма юной особой по имени Кристина куда-либо вечером и никогда не хотел. Но от коллектива тоже не хотелось откалываться, тем более был повод - одно важное решение висело на волоске, а они долбили-долбили всем отделом и всё-таки добились своего. Рассказывать долго, но очень похоже
И вот они, как победители, сели в кафе вокруг столика, долго решали, что заказать, обсуждали, шутили. Кто-то пару раз пробовал суши-роллы, кто-то был знатоком, кто-то не хотел их и пробовать,- пять человек и столько мнений. Ещё заказали пиво.
Пока ждали заказ ещё раз посмаковали свою победу, делились, кто о чём думал и в какой исход верил, отмечали какие-то мелкие нюансы и в пылу борьбы незамеченные полутона.
Принесли заказ, и тема еды надолго увела разговор к своим воротам. Все названия, кажется, давно выучены, и грудные дети запомнили, что брать надо либо «Филадельфию», либо «Манхеттен - 2», и обсуждать остальное - это топтаться возле главного. Но все всё ровно обсуждали, запивая пивом, «что это у меня такое?», кто-то не умел есть палочками и это тоже всех заботило.
А потом заговорили о Гальяно, который модельер. И надо сказать, что ни один из присутствующих не имел в своём гардеробе ничего из его коллекций и даже поддельными вещицами не обладали.
Кажется Кристина сказала:
– Я поддерживаю Натали Портман, то, что он сказал, ни один нормальный человек позволить сказать себе не может.
Что-то ещё говорили, и в какой-то момент Глафира Юрьевна возмутилась:
– Пожилой паре сказал, что их мало сжигали в газовых камерах!
– Они вроде не пожилые были,- вот в этом момент Коля и встал на скользкую дорожку, но Глафира Юрьевна этого не заметила.
– Да это не так важно, Николай, просто то, что он сказал, в нормальном обществе преступление.
– Глафира Юрьевна, а вот если посмотреть с другой стороны, он был пьян, как свинья…
– Да не может быть никакой стороны. Какая мне разница, пьян он или нет.
Лысый мужик, которого звали Пётр Александрович, очень любил вспоминать жизнь в СССР. Точнее, может и не любил, но очень часто о ней рассказывал:
– В Союзе за преступление в пьяном виде давали меньше срок,- заметил он.
– Пётр Александрович, в Советском Союзе много чего было неправильного.
– А вот я к этому и веду, пытался продолжить Коля,- что пьяный человек может такого наговорить, о чём утром будет сильно жалеть.
– Не я это придумала, что у трезвого на уме, то у пьяного на языке.
– Глафира Юрьевна,- вмешался Пётр Александрович,- поверьте моему опыту, это далеко не так.
Людмила Сергеевна - вторая тётка лет пятидесяти - засмеялась:
– Боже, как много я узнаю.
– Дело даже не в том, что он был пьян,- Коля решил
– Николай, я вас не понимаю.
– Глафира Юрьевна, но это же бытовой антисемитизм, он бы таким и остался, если бы эта женщина не пошла к журналистам. А если бы это был не Гальяно? Я этого бытового антисемитизма вижу очень много. Не знаю, может в Европе сразу всех в участок ведут, не знаю… И почему в быту кто-то не может что-то плохое сказать про евреев?
– Николай, да это в голову не придёт ни одному нормальному человеку!
– Глафира Юрьевна, я не защищаю Гальяно, но про других говорят, он же не с экрана телевизора это говорил, а, между прочим, Достоевский о евреях тоже негативно высказывался и не только он, и если бы эта женщина не побежала к журналистам, то вышел бы не скандал, а что-то другое. А кому нужен этот скандал?
– Как вы не понимаете, такие люди должны знать, что подобное непозволительно в нормальном обществе!
– Слушайте, давайте переменим тему,- дружелюбно предложил Пётр Александрович,- пьяный Гальяно пусть сам защищает себя.
Но Коля не воспользовался спасительным кругом от коллеги - дурак!
– Глафира Юрьевна, вот это и рождает новых антисемитов, фашистов и прочих!
– Что вы имеете ввиду?
– Я имею ввиду правило, которое не обсуждается. Вот вы говорите, что это непозволительно говорить в нормальном обществе, а для многих этого мало, они не понимают - почему непозволительно.
– Да мне дела нет до каких-то плебеев, которых мамы с детства не научили, что Гитлер - это плохо. Я уже не говорю про Гальяно, который достиг многого и всё прекрасно знает.
– Глафира Юрьевна, понимаете, нельзя делать из трагедии отдельного народа, которая затронула всех, а в нашей стране тем более, культ, неправильно превращать трагедию в «священную корову». Это трагедия. Но во всём должна быть мера, иначе получается какой-то бумеранг.
– Это вы о Холокосте, Николай?
– Поймите, меня правильно, Глафира Юрьевна, я учился в советской школе от и до, там таких «священных коров» закладывали в сознание множество, а теперь они все разбиты, ни одной не осталось, а я ко всему относился с искренним и глубоким уважением.
– Я тоже, извините, училась в советской школе, каких таких «священных коров» вы имеете ввиду.
– Ну, в школе, разве не внушали?
– Не знаю, на математике нас учили математике…
– Я об идеологии, об отношении к революции, к Ленину, к прошлому и будущему.
– Да не задумывался никто об этом. В какой школе вы учились?
– В советской. И увидел, как легко люди забывают то, что обществом почиталось, как священное, не подвергаемое сомнению.