Городской дождь (сборник)
Шрифт:
— Очень чувствительная натура!
Ирка быстро оделась, взяла папку и вышла. Папка была метровая, серая, перевязанная серым шнуром. Небо было серое, как папка, без солнца. Асфальт был серый. И снег серый, как асфальт. И воздух. Папка задевала о грязный снег, била по ногам.
На углу Ирка остановилась и огляделась в поисках такси. Нет? Ну и хорошо. Она вновь решила, что никуда не поедет. Ирка сама начала принимать решения. Сейчас зайдёт в маленькое кафе напротив, посидит там часик за чашечкой кофе, вернётся и скажет дома просто: «Ничего не понравилось».
Ирка хотела перейти дорогу, за которой серыми стёклами отгородилось от улицы кафе, но увидела, что издалека к углу, где она стояла в своей потёртой дублёнке и зелёном шерстяном капюшоне, задним ходом быстро сдавал «Москвич». Совсем новенький, красный, но заляпанный грязью до самой крыши. Он так отчаянно вилял по мокрому снегу, что Ирка удивилась: «Ненормальный какой-то за рулём. Сам разобьётся или его разобьют». Водители других машин засигналили «Москвичу», шарахнулись от него в стороны, а он всё пятился, всё спешил, пока не остановился возле Ирки. Распахнулась дверца, и молодой голос торопливо сказал:
— Садитесь!
«Левак», конечно… Вероятно, был заинтересован в рублёвке. Прохожие, которые остановились и смотрели на пятящегося «Москвича», теперь стали пялить глаза на Ирку.
Ирка застеснялась и полезла в машину, натыкаясь на собственную папку. Шофёр схватил папку, помог её втиснуть и бросил на сиденье. Поехали.
Шофёр выглядел лет на тридцать. Был он в лётной куртке, в зимней мохнатой шапке, надвинутой на глаза, курносый и с красным, вероятно от натуги, лицом. Эта сотня метров задним ходом дала себя знать.
— Обошлось, — сказал он Ирке. — Ни одного инспектора. Вы везучая девушка. Одолжите мне везенья, если не жалко.
— Зачем?
— Не помешает.
— Вам не везёт?
— Везёт! Ещё как! Думаете, я вас везу? Это мне повезло.
Ирку покоробило. Ещё чуть проехали, пока она спохватилась и приказала:
— Остановите, я сойду.
Он усмехнулся.
— Один писатель, не то американский, не то английский, назвал свой роман «Остановите землю, я сойду!». Очень образно, я понимаю, но куда же сойти с земли? Вот в чём вопрос. Туда, где все будем? Раньше срока? Ну, уж нет! Ещё покрутимся в своё удовольствие. Я вас напугал? Не смотрите на меня так, будто я вас проглочу. Я страшный?
— Как Бармалей, — сказала Ирка.
— Меня зовут Коля. А вас?
Ирка опять посмотрела на него недобро.
— Простите, — сказал он. — Не хотите, не называйтесь. Оставайтесь прекрасной незнакомкой. Я проехал, увидел — девушка с тяжёлой папкой ждёт такси. Почему бы не помочь? Захотел и подал назад. Человек должен делать, что хочет. Хоть в ничтожно малом. А может, и в большом. Но это уже, наверно, счастье, а? Правда? Это редко бывает. Но бывает. Как по-вашему?
— Остановите, — ещё раз попросила Ирка.
Он улыбнулся ещё откровенней, во весь свой широкий рот.
— Сойдёте и останетесь на перекрёстке.
Ирка растерялась и назвала первую пришедшую на ум улицу.
Он вздохнул.
— Это близко. Я знаю Москву.
— Водителю полагается.
— Но там, по-моему, нет ни одного учреждения.
— Я еду к подруге.
— С такой большой папкой?
— Да.
Может, правда, зайти к Веронике? Начнутся расспросы, уговоры. В тот же день об этом узнает пол-Москвы. А шофёр уже спрашивал:
— Какой дом? Она сказала.
— Ну, вот эта улица, вот этот дом.
Ирка медлила.
— По-моему, вам надо не сюда. Признавайтесь.
— Зачем?
— Я вас отвезу. Ну?
Ирка подумала и назвала театральную библиотеку. Много вечеров она просидела там, листая альбомы и разглядывая костюмы разных эпох. Жеманные дамы и галантные кавалеры, купцы и купчихи, мебель от Людовика до наших дней. Что же, посидит в тепле, посмотрит на них ещё.
— Вы уже начали мне признаваться, — болтал шофёр. — Признайтесь же: кто вы?
— Москвичка.
— Уже хорошо.
— Почему?
— Вы москвичка, я москвич.
— И что?
— И всё. Однажды москвичка и москвич ехали на «Москвиче» по Москве. Посмотрите, стоят такси. Сколько их! И все без водителей. Они сидят в закусочной и завтракают. Это их фирменная забегаловка. Лучше сказать, заезжаловка. Никого не сажают здесь для порядка. И вы никуда не уедете отсюда. А ведь вам надо не в театральную библиотеку. Туда, куда вам надо, вы боитесь ехать.
— Откуда вы знаете?
— Телепатия. Всё угадываю.
— Нет, интересно, как?
— У меня есть хороший помощник.
— Кто?
— Собственный опыт. Только я, если пугаюсь чего-то, просто бегом бегу туда. Со всех ног.
— Почему?
— Ну, это как зуб вырвать. Чем скорее, тем лучше. И наверное, от стыда перед самим собой. Страх, ведь это какое чувство? Самое стыдное. Преодолевать приходится. Знаете, как я испугался, когда увидел вас? Проеду, проеду… и остановился, и во все лопатки назад.
Не снижая скорости, они оставили за собой театральную библиотеку, сделали поворот, другой, выкатили на широкую магистраль и стали петлять вокруг гостиницы «Москва». Уличные часы показали Ирке, что ей пора бы уже сидеть в кабинете главного художника студии.
— Так и будем кружить? — спросил Бармалей.
— Остановите где-нибудь.
— Не хочу. Принципиально.
— У вас есть принципы?
— Без принципов нет характера. А бесхарактерность, как сказал Монтескьё, хуже любого зла.
— Какие же у вас принципы?
— «Не боись». «Не спай лишнего». «Не висни носа». Видите, какой я от этого курносый? Видите?
— Вижу.
— Верь глазам своим.
— Десять заповедей.
— Больше. Не надувай. Не надувайся. Это разные понятия, заметьте. Кроме «не спай», есть «не дремай». Тоже разные вещи. Вот вы думаете, что я говорю с вами как с ребёнком, а ведь это заповеди не детские. Действительно, опыт жизни.