Городской дождь (сборник)
Шрифт:
— Игорь!
— Девка, девка, девка! Конечно, девка!
— Ты оскорбляешь отца!
— Зачем ты посылаешь меня туда?
— Привези его.
— Ты боишься, что он не приедет? Из-за неё?
— Нет, Игорь. Из-за ног.
— Неправда! Не обманывай себя, мама! Боишься, что он останется с ней. Ну и пусть! Пусть! Пусть!
— Как пусть? — еле слышно прошептала она, и глаза её стали большими.
И он сказал вставая:
— Не посылай меня к нему. — Он обнял мать и прижался к ней,
— Куда тебя посылают? — сонным голосом спросил Акимка в дверях.
— Иди сейчас же спать, — сказала мать, но он уж давно привык не обращать внимания на её распоряжения.
— Закрываетесь, фантомасы? Интересно, что за тайна?
— Папа возвращается, — сказала мать.
— Ух! — вздохнул Акимка и захлопал веками. — Чёрт возьми! Надо подогнать алгебру и записаться в бассейн.
— Успеешь, — мрачно заметил Игорь с усмешкой.
— А тебя куда посылают, Федя?
Вот такая дурацкая манера развилась в компании его ребят — называть всех одним именем — Федя.
— За папой, — терпеливо объяснила мать. — У папы больные ноги… Он не выйдет из поезда даже за сигаретами.
— И ботанику, — вспомнил не к месту Акимка. — Всадила двойку ботаничка.
— Когда? — испугалась мать.
— Вчера.
— За что?
— За флору, за что… Спросила — флора пустыни. Я сказал — кактусы. А ещё?
— А ты? — мать нервничала и сердилась.
— Флора-помидора, — проворчал Акимка.
— Почему же ты ничего не сказал про новую двойку?
— Тебя дома не было. Я исправлю.
— Да ты хоть рад, что отец возвращается? — не сдержался Игорь.
— Хоть!
— Что-то по тебе не видно.
— Это знаешь почему? Потому что внутренняя жизнь человека невидима, — сказал Акимка, по очереди подмигивая разными глазами матери и брату.
— Дурак, — сказал Игорь.
— Не ругайтесь, — попросила мать.
У неё опять потекли слёзы, и Акимка испугался:
— А чего ты плачешь?
Она засмеялась и ответила так весело, что Игорь даже вздрогнул:
— От радости!
Платформа была асфальтовая, выгоревшая почти добела, с чёрными заплатками, похожими на лужи. К ней лепились палатки «Воды — соки» — с банками компота на полках, «Пирожки» — с пустотой за стеклом и ещё какие-то. Между маленьким зданьицем вокзала, у которого, как в старинных кинофильмах, висел колокол, и уборной с каменными крыльями, помеченными буквами «М» и «Ж», торчала круглая будка «Союзпечати». Возле неё темнела кривоногая скамейка с двумя урнами по бокам, важными, как архитектурные памятники.
Вечерело. Палатки закрылись наглухо, едва дёрнулись и покатили дальше вагоны. Через
На втором пути стоял товарный состав с красными вагонами, исписанными мелом.
За вокзалом начиналась степь — тоже пустота, голубоватая, скорее, серая. Игорь стоял и не знал, куда идти. Что-то ещё удивляло его, и он не сразу сообразил: пение птиц. Не было видно по сторонам ни одного дерева, а птицы заливались.
Как же отсюда добраться до Отрадного? Даже спросить не у кого. Игорь бросил на скамейку баул и сел. У будки «Союзпечати» возникли три фигуры в широких штанах и трикотажных теннисках, разложили на прилавке помидоры, поставили бутылку. Игорь вскочил, чтобы подойти к ним, но один сам повернулся к нему и свистнул.
— Эй, банки нет?
— Чего?
— Посуды?
— Зачем?
Дядька махнул на него рукой и перебросил в другой угол рта сигарету, которая висюлькой болталась на губе. Игорь подошёл и почему-то спросил:
— Откуда птицы?
— С неба, — ответил один, самый грузный.
Игорь поднял вверх глаза: небо было чистое и пустое, пробитое золотистым светом.
Дядьки захохотали, по очереди запрокидывая над открытыми ртами бутылку. Смотреть противно…
— А ты откуда?
— Из Москвы.
На него глянули все трое, и один взял под козырёк и сказал:
— Привет!
— Как попасть в Отрадное?
— Бегом.
— Автобус уже не ходит?
— Не Москва.
— А попутная?
— Работа кончилась.
Игорь снова поставил на скамейку баул, вытащил остатки домашнего провианта в целлофановом пакете и взялся за куриное крылышко с ватрушкой. Не очень шло заедать курицу сладким творогом, но ему было всё равно. В то памятное и нежданное после бессонной ночи утро думал позвонить с вокзала товарищу, чтобы тот предупредил Катю о его отъезде — не позвонил. Забыл, хотя приехал специально за двадцать минут до отхода поезда, и бродил по платформе, и топтался у вагонной подножки. Спросили дядьки посуду — не понял, какую и зачем, а ведь у него в бауле была чашка.
До него донеслось:
— Твоё здоровье, москвич!
Залязгал, дёрнулся с места и поплыл пока неторопливо товарный состав. Он отъехал, как занавес, и открыл перед глазами пять-шесть одинаковых домиков с подсолнухами, огородными грядками, цветами. Цветы тоже были одинаковые — золотые. С крыш высоко взлетали тонкие мачты радиоантенн. За домиками уходила вдаль такая же ровная, как мачта, дорога, а возле одного домика стояла полуторка.
— Эй! — окликнул Игоря дядька, на губе которого болталась новая сигарета. — А вон полуторка из экспедиции. Они в Отрадном стоят.