Горох в стенку (Юмористические рассказы, фельетоны)

Катаев Валентин Петрович

–  Вы меня удивляете. Ведь налицо имеются павильоны и экспонаты. Не станете же вы отрицать...

–  Бога ради, я ничего не отрицаю! Нечто вроде павильонов я действительно вижу, но есть ли в вышеупомянутых павильонах экспонаты? Это ба-а-льшой вопрос!

–  Как вопрос? Позвольте! Мы можем войти в любой павильон. Прошу убедиться. Вот вам и экспонаты.

–  Где?

–  Да вот же. Стоят. Видите?

–  Не вижу. Лошадей действительно вижу, а экспонатов не вижу.

–  Так это же и есть экспонаты.

–  Лошади?

Экспонаты?

–  Да, экспонаты.

–  Может быть... может быть... У каждого свой взгляд на вещи. По-вашему, пожалуй, этот автомобиль тоже экспонат?

–  Экспонат.

–  Ах, так... Ну конечно... В таком случае... Не смею сомневаться. Но только не так я представлял себе эту хваленую выставку! Что ж, по-вашему, этот человек с сигарой тоже экспонат?

–  Нет, он не экспонат. Он экспонент.

–  Ах, простите, простите! Экспонент. Не стану спорить. Значит, автомобиль - экспонат, а господин - экспонент?

–  Да.

–  Так, так... Выставка, значит? А не будете ли вы добры мне объяснить, что же это у вас здесь натыкано?

–  Это показательный огород. Картофель, помидоры.

–  Ага! Это, значит, как же - экспонаты или экспоненты?

–  Экспонаты.

–  И картофель - экспонат, и помидоры - экспонаты? Превосходно! О-ча-ро-ва-тельная выставка! Бла-го-дарю, не ожидал...

–  Подождите. Куда же вы уходите? Вы еще не видали и сотой части. Я сейчас вам покажу лесной павильон, мелиорационную систему, показательный колхо... Подождите. Не уходите... Ушел, проклятый!

И напрасно вы будете его удерживать. Скептик непоколебим. Все равно он будет вечером пить чай у знакомой старой генеральши и говорить:

–  Понимаете, Глафира Петровна, такое большевики устроили... такое... Построили павильоны. Понаставили лошадей, автомобилей. Понатыкали какие-то подозрительные овощи. Гуляют иностранцы. "Это, говорят, экспоненты, а то, извольте видеть, экспонаты". Прррродают билеты! И уверяют, что это все Всероссийская сельскохозяйственная выставка! И чего только Европа смотрит? Не понимаю... Ужас-с!

1923

НЕИСПРАВИМЫЙ

–  Ну-с, что вы скажете теперь, милостивый государь? - весело воскликнул я, врываясь в затхлый кабинет Тупягина.

–  А что такое? - кисло поморщился Тупягин, поджав тонкие лиловые губы.

Я выдержал блестящую паузу и, заранее предвкушая эффектное изумление Тупягина, небрежно бросил:

–  Звонкая монета. Выпущена Советским правительством.

–  Ерунда! - сказал Тупягин.

–  Но сегодняшний номер газеты... На первой странице...

Я ткнул Тупягину газету. Тупягин лениво скользнул глазом по очерченному синим карандашом месту и сказал:

–  Брешут! Очки втирают! Погубили Россию, а теперь баки забивают.

–  Это кто Россию погубил?

–  Большевики ваши погубили. Чувствуют, что их песенка

спета, и морочат доверчивых людей. Могу вас уверить, что не пройдет каких-нибудь двух недель, как все ваши совнаркомы полетят кувырком вместе с вашей мифической звонкой монетой!

–  Тупягин... Ха-ха... Вы меня просто удивляете! Ведь совершенно то же самое вы утверждали два года назад.

–  Я своих мнений не меняю-с! Тогда утверждал и теперь утверждаю. Ваша звонкая монета - брехня.

–  Ах, так! А это, по-вашему, тоже брехня?! - воскликнул я, вынимая из кармана новенький двугривенный.

Тупягин вскользь посмотрел на двугривенный, сиявший в моих пальцах, и пожал плечами.

–  Обыкновенный николаевский двугривенный... Награбленный большевиками из Монетного двора в семнадцатом году...

–  Да, Тупягин, видите: вместо орла - ненавистные вам серп и молот и надпись: "Пролетарии всех стран, соединяйтесь".

–  Ерунда! Приклеили!

Я заскрежетал зубами.

–  Слушайте, вы, Тупягин! Видите: пятирублевая ассигнация? - Я вытащил из кармана казначейский билет. - Посмотрите на него внимательно. Сейчас мы с вами пойдем в любой магазин, купим четвертку табаку, и я на ваших глазах получу сдачу се-ре-бром!

–  Чепуха! Никакой нормальный человек не разменяет вам эту подозрительную советскую бумажку на серебро.

Я почувствовал, что ком подкатил к моему горлу. Я собрал всю свою силу воли и процедил сквозь зубы:

–  Тупягин... Какие же деньги в таком случае вы признаете?

–  Ро-ма-нов-ски-е! - скрипнул Тупягин. - Ни-ко-ла-ев-ски-е! Это настоящие деньги. Без всяких фиглей-миглей.

–  Ах, так, дорогой товарищ Тупягин? - сказал я, ласково улыбаясь. Очень приятно. А скажите, пожалуйста, что это у вас такое висит в простенке между этими двумя многоуважаемыми окнами?

–  Зеркало, - с удивлением сказал Тупягин.

–  Зеркало. Но оно мне не нравится.

Непосредственно за этим я взял с письменного стола какую-то бронзовую собаку и бросил ее в зеркало. Осколки брызнули во все стороны. Тупягин окаменел.

–  Кроме того, мне не нравится цвет ваших обоев. Но мы это сейчас исправим.

Я взял со стола большую бутылку чернил, и не прошло двух минут, как обои приобрели очень оригинальную и живописную окраску. Затем я выпустил из перины пух, наскоро вспорол перочинным ножом бархатный турецкий диван, сунул в него жалкие остатки стенных часов, выдавил тюбик синдетикона в ночные туфли хозяина и затопил камин обломками какого-то мореного дуба.

–  Надеюсь, - ласково сказал я, - что вы не доведете дело до народного суда? Я понимаю, если б это был еще окружной суд, но стоит ли мараться об этот паршивый большевистский судишко! Не правда ли, Тупягин? Лучше я вам просто заплачу пятьсот рублей наличными за организацию уюта в вашей мрачной холостяцкой берлоге - и дело с концом.