ГОРСТЬ СВЕТА. Роман-хроника Части первая, вторая
Шрифт:
Оказывается, не разрешают и ныне! Вахтенный помощник спустился с мостика, потребовал, чтобы все разошлись по каютам и салонам. Но он уже знал, что Роня — журналист и пишет о Волге. Даже предложил подняться на мостик — оттуда, мол, виднее.
— Хочешь со мной на мостик?
Мама и сын, конечно, не отказались. Сыну дали трижды потянуть за рукоять свистка, просигналить наплывающему мосту. При этом еще один, только незримый мост, перекинулся от детского сердца к взрослому.
В Ульяновске, тихом, зеленом, очень провинциальном и скромном городке, родине Ленина, они втроем больше часа бродили за пристанями, поднимались высоко в гору, где в садах еще доцветали яблони, а у дороги к городу висели на щитах рекламы и афиши.
Обоим
Мальчика Ежика очень заинтересовало объявление Ульяновского кожевенного треста («продает шевро, хром, полувал, подошву, моставье, барана дубного»). Но самым интересным Ежику показался адрес треста: Сызрань, Жареный Бугор, № 4.
— Почему бугор — Жареный? — недоумевал ребенок.
Роня-то знал, почему. Это объяснил ему доктор Жуков. Таких «бугров» было на Волге несколько, самый известный — у Юрьевца-Поволжского, повыше Нижнего Новгорода. Был Бугор и под Сызранью. А Жареными их звали бурлаки потому, что тут открывали навигацию и «жарили» новичков. Их загоняли на вершину бугра ударами ременных лямок и молодцы эти взбирались по крутому, часто мокрому, скользкому склону под градом звучных шлепков. Роня постарался изобразить этот бурлацкий обычай в комическом виде, представил Ежику воочию, как убегал новичок от преследователей. Мальчик хохотал. Установившийся контакт явно укреплялся...
Рядом с Ульяновском кожтрестом разместил огромный щит и «Союз кустарно-промысловых кооперативов Немреспублики» [61] .
Немцы-кооператоры предлагали покупателям-ульяновцам не только сарпинку, трикотаж, обувь, корзины и плетеную мебель, но имели в своем ассортименте и кое-что посолиднее: большой выбор машинвеялок типа «Колонистка», сеялок фирмы «Шульц», сортировочных машин типа «Ривьер» и «Клейтон»... Немецкие кустари-кооператоры (конторы в Саратове и Покровске [62] ) гарантировали покупателям качество машин, «не уступающее довоенному». Это и был в действии НЭП Ленина... Недаром редактор Афонин называл, отправляя Роню в поездку, Республику немцев «жемчужиною Поволжья» и требовал про нее отдельный, пространный очерк.
61
«Немреспублика» — Немцев Поволжья Автономная Советская Социалистическая Республика была образована в составе РСФСР в декабре 1924 г. В начале войны ликвидирована, немцы Поволжья репрессированы или переселены.
62
Ныне — г. Энгельс (с 1931 г.).
Екатерина Георгиевна была на Волге не впервые и тоже радовалась предстоящей уже нынче ночью встрече с Жигулями в знаменитой Самарской Луке. Особенно радовала ее нетронутость природы в этих малообжитых живописнейших местах — три—четыре селения попадаются здесь на протяжении
— Вот и приходите сегодня после ужина сюда, на корму, — попросила Роню Екатерина Георгиевна. — Я рада, что увижу Жигули... не в одиночестве.
В Ставрополе [63] , где пристань далеко от городка, у песчаного откоса, поросшего ивняком, Роня быстро сбегал на берег, надеясь на встречу с одним юным журналистом, соседом по московской квартире, проводившем лето здесь. Роня дал ему в дорогу телеграмму... Но уже начинало чуть смеркаться, в окнах пристанских служб появился свет и бакенщик приплыл на своей громоздкой лодке, загруженной запасными фонарями, со стрежня, где затеплили красные и белые огни бакенов, обозначающих фарватер. Стоянка «Воронежа» была короткой, он дал подряд всю серию свистков, и Роне пришлось прыгать на его борт уже после отдачи чалок...
63
В 1964 г.переименован в г. Тольятти.
Тут он решил взяться за дело и быстрехонько сочинить гениальный очерк, чтобы отправить Афонину хотя бы из Сталинграда! Ведь до него — двое суток!
Ужин он велел принести себе в каюту. И еще не зажигая света, оперев голову руками, он позволил себе чуточку вздремнуть — ведь минут через десять горничная разбудит, когда явится с подносом и двумя блюдами... Ласковая, щекочущая волна дремоты понесли его куда-то в теплую синеву.
...Он очнулся, трезвея, пугаясь, в ознобе. Из-за опущенных жалюзи бил дневной свет. Роня в ужасе выскочил на палубу.
Матрос мыл ее шваброй. Все скамьи и столики громоздились на перилах, как бы оседлав их. Слева по борту тянулись безрадостные сырые низины. Примерно тот же вид был и справа. Колесные плицы беспощадно и ритмично отбивали что-то насмешливое. Он все проспал! И Жигули, и свидание, и Самару, и даже собственный очерк! Боги судьбы! О, коварные!
* * *
Утром 19 июня, хмурый и заспанный, ибо ухитрился «добрать» остаток ночи уже на койке, спецкорреспондент «Экрана» опасливо выглянул на палубу. И тут же, нос к носу, столкнулся с мальчиком Ёжиком.
— А мама вчера подумала, что вы отстали от парохода в Ставрополе!
Блестящая возможность выкрутиться! Мол, в журналистской горячке опоздал к пароходу и всю ночь мчался на моторной лодке вдогонку!
— Где мама? Пойдем к ней!
Он увидел ее в окне. Нет, глядя в такие глаза, лгать просто немыслимо! Покаянно поведал он всю правду и получил приглашение к чаю. Она крепко заварила незнакомый Роне зеленый японский чай в крошечном металлическом чайничке, оплетенном соломкой. Столик в каюте укрывали два бело-синих полотенца с иероглифическими письменами. Сласти и печенье были токийские и иокагамские. Пили чай из массивных фаянсовых чашек без ручек.
— Знаете, больше всего я опасалась услышать какую-нибудь фантастику. Дело в том, что соседка по каюте услужливо доложила мне — отстал, мол, ваш знакомый, сама видела... Я решила присмотреть за вашими вещами и каютой. Подумала, что по примеру Стеньки Разина, вы сумеете пересечь посуху Самарскую Луку раньше, чем наш купеческий пароход обогнет ее, и что в Самаре вы нас догоните... Пошла, глянула и в отблеске из верхнего оконца увидела вашу тень на жалюзи. Спит за столом! Махнула рукой на Жигули и дочитала Ежичке «Белый Клык». Все к лучшему, Рональд Алексеевич.