Горы и оружие
Шрифт:
— Ничего вы не сможете начать, если ильхан получит это оружие, — возражал Мак-Грегор старику, род и племя которого обитали частью на турецкой, частью на иранской территории. — Чужеземцы вобьют в вас ильхана, как гвоздь.
— Что поделать, — отвечал старик. — Без чужеземцев никогда у нас не обходилось.
— Теперь они вас на сто лет закабалят! — воскликнул Мак-Грегор.
Но, как и большинство других до него, старик только вскинул руки в смятении и со слезами сказал:
— Бог
Высоко над пастушьей деревушкой, полулежа на холодном горном скате, они ужинали мясом из двухкилограммовой жестянки, купленной у овчара (а тот, скорей всего, стянул ее из армейского грузовика).
— Зря только тратите время, — говорил Таха поеживаясь. — Вы их не проймете английскими парламентскими доводами. Что им эти доводы?
Мак-Грегор встал, чтобы размять окоченевшие ноги.
— А чем их проймешь?
— Ничем.
— Так что же нужно?
— Нужно мне убить ильхана. А затем оставим козопасам эти горы и начнем заново на улицах городов.
— Тем, что убьешь ильхана, ты не остановишь доставку оружия.
— А вы можете ее остановить?
— Вижу, что не могу. Людей Затко и тех не соберешь.
— Так перестаньте топать и садитесь, и я вам докажу, что мне остается одно — убить ильхана.
— Что ж, — сказал Мак-Грегор, садясь на корточки и кутаясь в куртку, — если докажешь, то я — рюкзак за плечи и пойду с тобой.
— Беда в том, что вы все еще нас не понимаете, — сказал Таха, укрывая ему колени куском овчины. — У вас английский парламентарно-джентльменский образ мышления. А здесь требуется глядеть на вещи нашими, а не английскими глазами.
— Я тридцать лет стараюсь глядеть вашими глазами.
— Ну, так взгляните на теперешнюю обстановку. Мы обезглавлены, у нас ни оружия, ни денег, ни сочувствия извне. Кому мы нужны, отсталый, раздираемый сварами, смуглокожий народ?
— Перестань, ради аллаха.
— Я говорю, что есть. Так стоит ли вам огорчаться из-за того, что нам приходится убить одного хана? А что прикажете нам делать, дядя Айвр? Как нам противостоять чужеземцам и чужеземному оружию? Прикажете заботиться о том, что подумают ваши милые воскресно-благонравные англичанки в шляпках, когда раскроют свои утренние газеты и прочтут, что мы убили человека? А скольких убивают они, пока едят за завтраком свою яичницу с беконом?
Мак-Грегор поднялся опять на ноги и заговорил, прохаживаясь взад-вперед и потопывая:
— Ты упорно не хочешь меня понять, Таха. Какая будет польза, если, убив ильхана, ты тем самым невольно внедришь в сознание народа мысль, что ему не надо бороться, что за него борются?
— Ничего я не внедрю…
— Ты поступаешь, как парижские студенты: мол, я элита и, значит, революция — это я. А это вовсе не так.
Таха
— Вы все время забываете одну вещь, дядя Айвр.
— Какую?
— Забываете, что ильхан убил у нас не двух жирненьких премьер-министров, которых через неделю никто уже помнить не будет; убивая кази и Затко, он убивал все наше высокое и справедливое.
— Рад, что наконец ты понял.
— Я-то понимал всегда. А вот как понять это английским бизнесменам и домохозяйкам, водящим своих детей за ручку в школу? Как понять английским адвокатам и белохалатным докторам? Их культура — культура оружия. Так как же мне их вразумить — поехать, что ли, в Англию и в тамошних селениях открыть стрельбу из автомата по чистеньким детям и женам, по священникам и дельцам? Как ужаснулись бы они такому! А ужасались они, когда в 1933 году их воздушные силы в одно благочестивое английское воскресенье разбомбили сто беззащитных курдских селений?.. Но ведь вы, дядя Айвр, и сами поступали раньше по-моему.
— Я?
— А вспомните-ка. Когда-то и вы не деликатничали, если требовало дело.
— Что-то не помню.
— А если я напомню, тогда не станете больше возражать?
— Я уже сказал, что если убедишь меня в своей правоте, то я сам пойду с тобой, — ответил Мак-Грегор, снова садясь — так и не согревшись ходьбой.
— Я этого от вас не требую.
— А я пойду — своей охотой.
— Воля ваша, — пожал плечами Таха. — А теперь вспомните, как в войну, в египетской пустыне, вы с восемью солдатами отправились на задание убить немецкого генерала Роммеля.
— Ты вот о чем!
— Вы же вели их тогда, штурманом были. Разве вы с ними не убили четверых немецких офицеров, не дав им даже выстрелить? И Роммеля тоже убили бы, да только его там не оказалось.
— От кого ты узнал про это?
— Я лежал как-то больной, и тетя Кэти прочла мне вслух из книги. Прочла, крепко гордясь вами. Вам ведь дали за это английский орден.
— Устал я, и не будем сейчас спорить, — сказал Мак-Грегор, влезая в спальный мешок, уже отсыревший от горной росы. — Но даже если ты убьешь старика, все равно Дубас продолжит дело отца.
— Я и Дубаса убью, — сказал Таха.
— Спи давай-ка, — сказал Мак-Грегор и добавил, приподнявшись: — И никаких исчезновений в темноту, пока я сплю.
— Да никуда я не исчезну, — сказал Таха. — Но завтра придется вам решить, что делать.
— Хорошо… Завтра… — проговорил Мак-Грегор. Он сознавал, засыпая, что завтра доводы его будут не убедительнее, чем сегодня. Разница лишь та, что завтра уже безотлагательно придется ему сделать выбор правильного жизненного курса.