Горы моря и гиганты
Шрифт:
— Сестренка, брюссельцам неплохо бы на меня посмотреть. На такого, какой я сейчас. Они бы знали тогда, как прочно во мне засело все то, о чем говорили Мардук и его сторонники. Неужели мы тут просто творим бесчинства?
Но сестра обняла его, ее глаза сверкнули:
— Может, мы действительно творим бесчинства, брат. Но мы делаем и кое-что сверх того. Раньше ты это понимал. После поймешь опять. Слышишь вулканы? Взгляни на них. Мы подчиним их себе. Подумай только: подчиним их себе.
Она подтолкнула его на пилотское место, сама схватилась за штурвал, рассмеялась:
— Доставь мне удовольствие: дай повести самолет.
Суда огибали Исландию в северо-западном направлении. На высоте извергающихся вулканов, Краблы и Лейрхукра, они бросили якорь — далеко от берега, в открытом море. Открывшаяся картина ласкала взгляд. Все побережье от полуострова Ингоульфс-хьофди до мыса Глеттинга-нес было обследовано летателями. Берега Исландии и внутренняя ее часть оказались безлюдными, над лавовой пустыней на юге курился дым. Летатели, в защитных
И Земля пошла им навстречу: нарыв вот-вот должен был лопнуть. Моряки связались по рации с другими, приближающимися эскадрами. Под рев вулкана Крабла, под шуршание падающих с неба хлопьев пепла в одной из бухт Хорна-фьорда состоялась встреча руководителей колонн. Кюлин держался в тени. Де Барруш, начальник второй эскадры, показал в сторону Краблы:
— Прислушайтесь вон к той штуковине и к моему голосу. Сопоставимо ли то и другое? Нет! Взгляните на мою голову или мою руку — и потом на Краблу. Ого, какой он вымахал, этот вулкан. Проглотит шесть тысяч, шесть миллионов человек и даже не потолстеет. А мы хотим с этим Голиафом потолковать. Он будет кичиться своей головой, своим брюхом, начнет буянить. Издаст индейский боевой клич. Но стоит ударить его в бок, и он сникнет. От него не останется ничего, кроме кучи мусора.
Кюлин, начальник экспедиции — высокий, всегда подтянутый, в последнее время часто мрачнеющий, — снова обрел дар речи. Гордый и ясно мыслящий человек… Покосившись на дым, он вздернул выбритую верхнюю губу:
— Это будет только начало. Хорошо, в самом деле хорошо, что все мы нашли друг друга. Плохо, что произошло это вдали от континентов. Но большой беды в этом нет. Быть может, мы сами… как вулканы… когда-нибудь изольемся на пребывающее в спячке поглупевшее человечество, на культурные напластования западных континентов, их ценности.
И он начал грезить вслух: о том, что люди наконец одумаются, учтут опыт исландской экспедиции…
Вспомогательные суда выстроились на шестидесятикилометровой условной линии вдоль северо-восточного побережья острова. В Тистиль-фьорд зашла Восточная эскадра. Перед мысом Рифстаунги, напротив лишенной растительности горы Свальбард, встали на якорь суда Срединной эскадры, подчиняющиеся непосредственно Кюлину. Дальше, до Эйя-фьорда, до заснеженного мыса Римар, расположилась Западная эскадра. Буря неустанно бичевала море. Суда трех эскадр были колоссами высотой с приличную гору. Позади них, на некотором отдалении, качались другие суда, поменьше, более плоские и округлые: в их трюмах хранились машины и аппараты, запасы металлов, тугоплавких окислов, взрывчатых веществ; то были технические вспомогательные суда. Эскадры черпали свою силу из мощных кабелей; вспомогательные суда всю дорогу тащили эти кабели за собой: от Скандинавии через материковую отмель, потом — над глубоководными безднами, через подводный порог, отделяющий Шотландию от Арктической зоны. На кабелях, заключенных в изолирующую оболочку, имелись утолщения для забора энергии. Проволока, спускаемая сверху, как бы ощупывала кабель, который на мелководье тащили за собой шлюпки, и зацеплялась головкой за утолщение. Впереди нее скользили специальные очистители, счищавшие с кабеля и с самой проволоки песок. Подаваемый по этой проволоке ток открывал утолщение. И сразу в противоположном направлении, вверх по дрожащему кабелю, устремлялась энергия из далеких земель, мощь скандинавских водопадов: она запускала грохочущие машины, буйствовала в недрах судов.
К северу от черного осыпаемого пеплом Мюватна (Комариного озера) буянил и фыркал невидимый с моря вулкан Крабла. А рядом с ним — другой вулкан, Лейрхукр. Радостно смотрел Прувас с вершины Свальбарда на стремительные воды порожистой Йокульсау-ау-Фьёдлум, в сторону вулкана. На расстоянии десяти миль от него, на мысе Римар, толстяк Волластон смеялся, глядя на усеянный пеплом глетчер Мюркар. Волластон топал ногой, чтобы обнажилась белизна снега. Тыкал палкой в мусор:
— Ты еще спустишься к нам, глетчер! Мюркар, великий Мюркар! Еще полюбуешься на нас. Вот будет спектакль. С тех пор, как ты появился на свет, тебе не доводилось видеть такого. Вулкан Крабла еще плюется. Но скоро он перестанет. Выдохнется, будет сидеть, высунув язык. — Волластон задыхался от дыма. — Скоро от вас и следа не останется, Крабла и Лейрхукр.
К тому
Участникам экспедиции не приходилось забивать в землю опорные столбы и растяжки. Летатели на металлических крыльях поднимались в воздух, опускались группами по двадцать-тридцать человек на скалу или площадку на горном склоне. Они, работая кирками и молотками, отгребали в сторону обломки и камни, выжигали в скалах мелкие углубления. Закладывали туда тонкие пластины — невзрачные голубовато-зеленые четырехугольные легкие щитки величиной с ладонь, висевшие у каждого на груди. Подключали эти щитки — для зарядки — к ответвлению большого кабеля, которое тащили с собой. И как только пластины начинали потрескивать, люди бросали их в скальные углубления, а сами быстро улетали. Пластины — сложенные стопкой листки — раскалялись. Самый верхний из заряженных листков лучился-плавился. И когда его масса спекалась с массой второго листка, жар усиливался. Два первых листка, жарко пылающие и сплавляющиеся, втягивали в этот пожар третий лист, пока еще не утративший формы. Тот с треском расщеплялся, сочился каплями (по бокам и на месте разрыва); потом, словно внезапно ослабев, всхлипнув, как бы весь превращался в пламя — белое, низкое, становящееся все голубее прозрачнее. И когда эти три листка, три огненные мембраны, сворачивались в комок — свистя и пыхтя, сильно и равномерно пылая, всасывая друг друга, — четвертый, нижний лист тоже начинал изгибаться и корчиться, словно в судорогах; переворачивался, притягиваемый к тонкой, как папиросная бумага, стеклянистой мерцающей кожице, образовавшейся вокруг трех поющих мембран. И вырастал шар — белый, голубовато-белый, светло-голубой, — который все расширялся и расширялся. Он переливался разными цветами, лопался — и в то же мгновенье это пламя высотой с человеческую руку утрачивало все краски. Не оставалось ничего, кроме равномерного повелительного дыхания, хрипа. И вот уже всё, что находилось поблизости, скатывалось с каменной площадки, проваливалось вниз, на глубину в несколько метров. Испускало последний вздох в пламени пожара, со стонами испарялось там в глубине, в то время как сверху желеобразные края прожженной в скале расселины постепенно опять смыкались.
Летатели, кружившие сверху, в нужный момент опускались близ этого расплавленного, медленно смыкающегося надреза. К шипящим отверстиям подъезжали копровые установки: поднимая опорные столбы, не вбивали, а просто ввинчивали их в горячую вязкую массу и затем удерживали в вертикальном положении, пока не прекращалась вибрация воздуха, пока стеклянистая каменная каша не обхватывала накрепко подошву столба.
Все новые столбы вонзались в каменную породу острова. Один ряд столбов начинался от лагеря Кюлина и пересекал реку Иокульсау. Другой поднимался от Эхсар-фьорда на Бур-фель. Третий, самый мощный ряд, начинался от мыса Римар, следовал вдоль реки Скьяульванда и обрывался возле дымящегося испарениями лавового поля Оудаудах. И постепенно формировалась гигантская, влитая в камень конструкция: один мостовой пролет соединялся с другим. На этом фундаменте устанавливались круглые барабаны с роликовыми подшипниками. Подвижная несущая конструкция укладывалась на ряд опорных столбов, затем, повернувшись на вращающейся платформе, образовывала следующий отрезок пути, примыкающий к этому, — то есть очередной участок дороги оказывался впереди, а столбы, оставшиеся позади, уже не перекрывались. Эти летучие большепролетные мосты пересекали область от бушующего моря до черного озера Мюватн. Под ними — глубоко внизу, затянутые клубами дыма — простирались расщепленные сизо-голубые глетчеры, каменистые пустыни, узкие долины, обрамленные крутыми скалами. Мосты бесстрашно упирались в плюющееся вулканическое плато.
Не прошло и недели, как первые вагоны уже мчались по рельсам, которые они сами прокладывали по гладким железнодорожным настилам. Поезд катился, по верхним и нижним колеям; каждый из четырех рельсов походил на натянутую тетиву лука, причем луки эти спереди и сзади были длиннее поезда; весь состав был заключен в вытянутый овал, с закруглениями перед головным вагоном и после последнего. Точнее, в два овальных стальных обруча, которые поезд с шумом крутил вокруг себя, вновь и вновь наступая на них, сдергивая их сверху себе под колеса. Поезда с грохотом проносились по мостам — и днем, и в полной темноте задымленной вулканическими испарениями ночи, — бросая перед собой пучки слепящего света, магнетически притягиваемые к следу, впечатанному в подвижные мостовые настилы. Под свежим ветром из утроб вспомогательных судов, относящихся ко всем трем эскадрам, извлекались, доставлялись к вагонам и монтировались на их платформы те машины, от которых должны были погибнуть и Крабла, клокочущий вулкан, и Лейрхукр — клубящееся газами, раздирающее скалы чудовище.