Горячая точка
Шрифт:
— Ой ли, Зиновий Ефимович.
— Вот увидите.
— Да нет, пожалуйста, доказывайте, — согласился Третьяков. — Только ведь все равно ничего у вас не выйдет. Свидетелей нет.
— Военком.
— Рахин? Так он удавился у себя в кабинете полтора часа назад. Сразу после вашего ухода. Бедняга совсем тронулся умом. Подумал, что наступает тридцать седьмой год. Сумасшедший Гуртовой? Так он всего лишь сумасшедший, не более. На этот счет существует
— Знаете, что я вам скажу? — произнес Беклемешев. — Вы, лично вы, полковник Дмитрий Гаврилович Третьяков, и те, кто стоит над вами, все вы — убийцы. И я объявляю вам войну. Также, как Воробьев. Я сделаю все, чтобы рано или поздно — и лучше рано, — увидеть вас на скамье подсудимых.
— Зиновий Ефимович, что вы все время изъясняетесь этими дурацкими штампами из дешевых американских боевиков? Раз уж вам так неймется — воюйте себе на здоровье. Но поскольку я испытываю к вам определенное уважение, и это действительно так, скажу пару слов напоследок: дорожка, по которой вы собираетесь пойти, настолько кривая, что нужно каждый раз очень хорошо подумать, прежде чем поставить ногу. Иначе и оглянуться не успеете, как слетите с нее и окажетесь в кустах. Без головы. Кстати, чуть не забыл... — Третьяков обошел «Волгу», зацепил что- то крохотное за воротником беклемешевского плаща. — Микрофон. Мой парень вам сегодня в метро прицепил. А теперь позвольте откланяться. Я что-то устал сегодня. — Он сел за руль, наклонился, спросил еще раз: — Вы решительно не хотите ехать, Зиновий Ефимович?
— Я найду доказательства, — ответил ему Беклемешев и усмехнулся. — Запомните это.
— Да пожалуйста, пожалуйста. Бог в помощь, — Третьяков нажал на газ, и «Волга» покатила к проспекту Мира. Удерживая одной рукой руль, второй он достал из кармана телефон, раскрыл, набрал номер. — Это я, — представился абстрактно, но на том конце провода поняли. Заговорил с уважением, хоть и без подобострастия. Так разговаривают с умным начальником. — Насчет фээсбэшника. Беклемешева. Я вот что подумал...
Потом было много всего. Звонок на службу насчет Сергеева. Но Андрей еще не вернулся, и узнать ничего нового не удалось. Потом Беклемешев пошел в башню и рылся в обломках раскуроченной аппаратуры. Потом он поднялся в конференц-зал и стоял там, рассматривая пятна крови на ковровой дорожке и постепенно сатанея от злости. Потом он прошел по всем этажам башни, вбирая в себя всю злость, боль и отчаяние погибших здесь людей.
На первом этаже он снова увидел Полесова. Илья Викторович стоял на коленях, прижимая к груди безвольное тело одного из террористов. Шапочка валялась в стороне, и Беклемешев увидел лицо Петра Ильича Полесова, Змея, молодого и довольно красивого парня. В мертвых глазах застыло удивление.
А вокруг сновали люди. Эксперты, пожарные, техники, милиция. Санитары бесконечной чередой выносили тела мертвых заложников.
Беклемешев подошел, встал рядом. Илья Викторович даже не повернул головы, только сказал тихо:
— Уйдите. Уйдите, пожалуйста...
А потом... потом он поехал домой. Трясся в метро, в троллейбусе, шел пешком через дворы, на всякий случай переложив пистолет из кобуры в карман плаща. Сами собой вспомнились слова Третьякова о кривой дорожке, и подумалось, что, в сущности, тот прав. И все равно он, Беклемешев, добьется своего, чего бы это ни стоило. Каждому человеку однажды приходится делать выбор. Как жить и кем умереть. Он свой выбор сделал.
Беклемешев постоял на светофоре, огляделся и побежал через улицу. Ступив на тротуар, шагнул было к подъезду, когда за спиной послышалось:
— Зиновий Ефимович.
Он обернулся.
Их оказалось двое, и одного майор узнал сразу. Тот самый тип, что толкнул его сегодня в метро. Второй был пониже, покоренастей, с мясистым носом и седыми короткими волосами. А глаз его Беклемешев так и не рассмотрел.
Он просто подумал: «Ну, вот она и началась, кривая дорожка», — сунул руку в карман плаща и шагнул им навстречу.