Горячая точка
Шрифт:
— Черт, что там происходит? — нахмурился Четвертаков. — Я ни хрена не понимаю.
— Этого-то я и боялся, — ответил Третьяков. — Они предусмотрели подобное развитие событий и, по всей видимости, заминировали подъездную дорогу. — Полковник повернулся к мрачному Ледянскому: — Если вам дороги ваши люди, прикажите машинам отойти.
Тот послушно поднял рацию:
— Группам «Альфа» и «Бета» немедленно отходить! Повторяю. «Альфа» и «Бета», немедленно отходить! Как поняли, прием?
— База, я — Альфа. Вас понял. Отходим.
В эфире звучали чьи-то крики, мат, автоматные
— Бета, мы отходим! У нас пятеро «двухсотых» и один «трехсотый»!
— Отходите, — приказал еще раз Ледянский и опустил передатчик. — Черт возьми, а так все славно началось.
— Ничего еще не закончено, — рассудительно заметил Третьяков. — В башне команда «Крот». «Дельта» как раз сейчас должна высадиться на крышу. Снайпер доложил, что снял двоих террористов. С главарем что-то не так. Он упал в самом начале боя. Видимо, его ранил кто-то из своих. Вторая команда снайперов тоже сняла одного. Итого, девять из двадцати одного. Не так уж и мало, если подумать. У наших парней в башне все еще очень неплохие шансы. Отзывайте вертолеты огневой поддержки. В них больше нет нужды. На смотровой площадке всего один террорист. С заложниками еще один. Палить по конференц-залу все равно нельзя, а «Дельта» их обоих нейтрализует за секунду. Эти парни — войсковики. Может быть, они очень хорошие солдаты, но полевые. Против наших штурмовых групп им не устоять. Так что нет нужды разносить половину башни из-за двух человек. И уж тем более нет нужды подвергать риску жизни заложников.
— Пожалуй, вы правы, — ответил Ледянский.
Как только Воробьев упал, Гусь кинулся к нему. Он подумал, что капитан ранен, и поспешил на помощь. Но, подбежав, остановился в растерянности, не зная, что предпринять. Капитан катался по полу и кричал, зажимая голову в ладонях. Однако крови видно не было.
Гусь не знал, что делать. Был бы тут сержант, вдвоем бы как-нибудь разобрались, но тот ушел наверх, помочь отправить женщин, да так и остался, поддержать Кокса, наверное.
— Командир, — нерешительно окликнул Гусь. — Командир, что с вами?
Воробьев его не слышал. Он рычал от боли, бился головой об пол, и от этого Гусь напугался еще больше. Заорал во все горло:
— Эй, Поляк, командир ранен! Поляк!
Солдат вдруг понял, что они остались вдвоем. Они и командир, с которым происходит что-то непонятное, жуткое.
— Поляк!!!
— Да иду я, иду.
Поляк выбежал из-за угла, увидел капитана. Надо отдать ему должное, сориентировался он мгновенно. Навалился сверху, прижимая бьющееся тело к полу. Лопнуло одно из стекол, и по спине Поляка забарабанили крупные осколки. Тот обратил на них не больше внимания, чем на дождь или снег. Только вот ветер, острый ледяной ветер ворвался на площадку и принялся выть, как побитый пес.
— Дай ремень! — закричал Поляк, выбросив руку в сторону. — Быстрее! Гусь, дай ремень, говорю!
Воробьев рванулся особенно сильно, и Поляк отлетел в сторону... Прямо на труп Гуся. Достаточно было одного взгляда, чтобы понять: тот мертв. На лице крохотная капелька крови. Застывшие глаза смотрят через разбитое окно в вечернее небо. Видимо, стрелял снайпер. Пуля была очень мощной. Она попала Гусю в
Воробьев внезапно затих. Поляк на четвереньках отполз к стене, под окно, прижался лопатками. Выдернул одной рукой передатчик, второй сжал автомат:
— Март! Волчара! Кокс! Сержант! — Молчание. — Парни, кто-нибудь, отзовитесь! Это Поляк. Я тут, на хрен, один остался.
Затрещали помехи, а затем сквозь них прорезался голос:
— Это Минай! Поляк, что у тебя?
— Гусь готов. С капитаном какой-то припадок. Он без сознания. Остальные не отзываются. Похоже, все полегли уже.
— Понял. Сейчас мы с Моцартом к тебе подгребем. Не вешай нос, братишка.
— Давайте. — Поляк помолчал секунду, затем заговорил снова: — Фриц, Профессор, Дело. Кто-нибудь еще жив?
— Ага, — ответил Фриц. — У нас пока все. А у тебя, я понял, совсем хреново, да?
— Да.
— Спускайтесь к нам. У нас здесь весело.
— Я ребят дождусь. Мне одному капитана не вытащить. Тут вертолеты вокруг.
— Да, мы их видим. Штук восемь. Давай так, мы тебя поддержим огнем, а ты беги к лифту. Лады?
— Давай попробуем.
— Когда будешь готов, скажи.
— Понял. — Поляк быстро подполз к лифту, нажал кнопку вызова кабины и так же торопливо отполз к стене. Взяв Воробьева за руку, подхватил второй под спину. Он решил бежать. Можно было бы и ползти, но это отняло бы много времени, а у ребят внизу боеприпасы тоже не бесконечные. Можно, конечно, потом подняться за патронами, но до тех пор противника тоже надо чем-то сдерживать. Не матом же. Кабины не было довольно долго, и Поляк наконец сообразил, что электричество отключено. Прожекторы так и не загорелись! Значит, и лифта ждать бесполезно. Не придет лифт. Оставался единственный путь — по аварийной лестнице. Придется бежать к двери шахты, а это шагов на десять дальше. Немало, учитывая, что ему придется нести капитана. Он перевел дыхание, облизнул губы, крикнул: — Готов!
— Мы тоже! Пошел!
Внизу, за окном, басовито хлопнул выстрел «РПГ». И тут же снова затарахтели пулеметы. Смотровая площадка вдруг озарилась ярко-красным. Башня содрогнулась от мощного взрыва. С хрустом посыпались выбитые стекла. Поляк вскочил и побежал к лифту, таща на себе Воробьева.
В вертолете белозубый закричал пилоту:
— Сдай вправо! Сдай вправо! Я его не вижу!
Вертолет завалился на хвост и поплыл назад, открывая снайперам лучший сектор обстрела.
— Я его первым сниму! — объявил «пахарь».
— Я!
— Полтинник на кону.
— Идет.
— Только не в труп. Целим в голову.
— Идет.
Им было весело. Они уже не чувствовали опасности. Только азарт. Примерно такой же, какой испытывают новички-охотники, настигая раненую и уже совершенно обессилевшую жертву.
Оба приникли к прицелам.
22.02
«Жигули» подъехали к оцеплению, притормозили. Беклемешев просунул в окно удостоверение, показал патрульному, спросил:
— На какой машине приехал полковник Третьяков, ты не в курсе, браток?