Горячее селение Амбинанитело
Шрифт:
Не знаю, хорошо ли поступил Рамасо, подняв вопрос о девушках. Я немного смутился. Правда, несколько дней назад учитель мне втолковывал, что необходимо заключить временный союз, воламбите, с какой-нибудь девушкой: мол, это укрепит связь с деревней, но говорить об этом теперь, на таком многочисленном собрании, мне казалось неуместным.
Рамасо замолчал, и все уставились на меня, словно требуя объяснения. Я, как полагается по хорошему тону, обращаюсь к истории и отвечаю аллегорией:
— Прежде в вашей реке Антанамбалана не было совсем крокодилов, и только полтора века назад
Люди долины Амбинанитело знакомы с удивительной историей короля Рабе и крокодила. Знают ее и охотно слушают снова, а некоторые признательно кивают головой. Слушать старинные легенды коричневым людям нравится всегда не менее, чем вкушать сладкий плод манго.
Помолчав немного, добавляю с улыбкой:
— А мы, двое белых людей, ваши гости. Мы не крокодилы и, вопреки пению глупого Зарабе, девушек пожирать не собираемся.
Тут встает старик Джинаривело, мой добрый друг, который знает, что такое труд писателя и что значит книга. Ведь в моей книге его некогда поразили фотографии деревьев в канадских лесах, и он изрекает властным голосом:
— Ты наш друг! И на своей родине ты должен хорошо написать о нас.
Наклоном головы благодарю его, но пожимаю плечами и показываю глазами на угол хижины, где сидит группа мужчин с осовелыми лицами, родственники Безазы. Они тоже пьют ром, но угрюмо молчат и, притворяясь задумчивыми, упорно не отрывают глаз от пола. Видно, строптивые противники. Если они не поднимут глаз и не примут участия в общей беседе, сегодняшние труды пропадут даром. Богдан не спускает с них глаз и все подливает ром. Но ничто не помогает: сидят нахмурившись.
— Смотрите, смотрите, гора! — кричит мой приятель Берандро и как безумный бросается во двор. Солнце садилось за горами. В долине протянулись вечерние тени, ближайшая гора Амбихимицинго, которая стоит против моей хижины, охвачена последними лучами солнца и горит красным пламенем словно зачарованная. На склонах ярко сверкают деревья гвоздичных плантаций, на вершине золотится старый лес. Всю природу вокруг, даже цепь ближайших, более низких вершин, покрыл спокойный фиолетовый полумрак; тем призрачней пылает только одна гора.
Великолепное зрелище, которое повторяется почти ежедневно в это же время, сегодня, после моих слов и возгласа Берандро, приобретает новое, таинственное значение. Гора кажется мальгашам ожившим призраком. Им чудится, что она бросает кому-то грозный вызов, подает таинственные знаки.
— Гора Бенёвского! — взволнованно восклицает Берандро.
Не уловка ли это доброжелательного мальгаша?
И вдруг мои гости, возбужденные и будто разгадавшие таинственные знаки горы, громко выражают свои чувства, некоторые даже кричат. Все возбуждены, у всех блестят глаза. Раяона и Рамасо не могут перевести ни слова; все говорят одновременно. Даже родственники Безазы сорвались с места, смотрят на гору как безумные и высказывают свои догадки. Какой-то массовый психоз. Он прошел так
После короткого, негромкого разговора между собой мальгаши приходят к какому-то решению и старик Джинаривело говорит:
— Деревня Амбинанитело признает и любит своих белых гостей и в честь древних обычаев и в знак прочной и искренней дружбы желает дать тебе в жены мальгашскую девушку. Ты согласен, вазаха?
— Если таков ваш обычай и таково доказательство дружбы, я, разумеется, согласен.
— А есть ли у тебя, вазаха, определенное желание в отношении вади?
Я подумал об одной милой девушке, но, боясь свершить бестактность, не говорю о ней, а только шутливо объясняю.
— Я хотел бы иметь вади молодую, красивую, веселую, здоровую, благородную…
Возврат к мирским делам приносит явное облегчение. Обильный поток качеств моей будущей вади вызывает ясную улыбку на всех лицах.
Джинаривело спрашивает:
— Моя внучка Беначихина подойдет?
Он уверен в моем согласии и, не дожидаясь ответа, посылает одного из младших родственников за девушкой.
— Постойте! — Я хочу удержать их, но мой голос тонет в общем шуме.
Тут же всех поражает новость: возвратившийся посланец сообщает, что Беначихины в деревне нет. Ушла вместе с Зарабе на отдаленные рисовые поля.
— Позор на нашу голову! — Джинаривело искренне огорчен, это видно по его глазам.
Я кусаю губы, чтобы не расхохотаться.
— Прикажу вернуть ее силой! — негодует дед.
— Оставь Беначихину в покое! Не надо ее! — восклицаю я и обращаюсь к посланцу: — А Веломоди в деревне?
— Да.
— Поди спроси, хочет ли она стать моей вади!
Мои слова снова поражают присутствующих. Через минуту все узнают: Веломоди согласна стать моей вади.
К Джинаривело быстро возвращается хорошее настроение, и он радостно говорит:
— Это хорошо! Сегодня вечером семья приведет ее к тебе.
День проходил, и солнце клонилось к закату под знаком злых предчувствий, закипавшей в душах бури и сплошной неизвестности. Теперь все ясно: наступает тихий вечер. Гора Бенёвского, наконец, присмирела, погасла и засыпает во мраке, как и все другие горы.
МОЯ ВАДИ
С наступлением темноты в хижину приводят Веломоди. Гурьбой вваливается вся родня, не только дедушка Джинаривело и мать, но и многочисленные дяди, тети, племянники и другие родственники. Вежливые, хорошие люди. Вся компания ест, пьет и веселится.
Среди приглашенных гостей, конечно, присутствуют Рамасо и Раяона. Сидят на почетных местах вместе с Джинаривело и моей тещей — рафузуко. У всех прекрасное настроение, все развлекаются, произносят подходящие к случаю приветствия.
— И чтобы сын твой, — поднимает рюмку Раяона, его слегка затуманенные глаза смеются, — чтобы сын твой, вазаха, стал знаменитым вором скота.
Известное и излюбленное мальгашское напутствие, направленное в мой адрес, вызывает у присутствующих бурю восторга, тем более, что произносит его шеф кантона, блюститель законов.