Горячее сердце
Шрифт:
Под конец сидели и просто молчали. Лена взяла пяльцы и, устроившись с ногами на диване, стала вышивать гладью, а Леонид, сидя напротив верхом на стуле, смотрел то на ее проворные маленькие руки, то на лицо с капризно оттопыренной толстенькой верхней губой. Но вот ему показалось, что Лена словно бы чего-то ждет от него. Он протянул руку раскрытой ладонью вверх, ожидая ответного встречного движения: «Ленок…»
Лена подняла голову, и на лице ее не было ничего, кроме усталого безразличия. «Тебе, наверное, уже пора». Леонид молча помотал головой. И тогда она сказала: «Иди. Мне надо побыть одной». И при этом слегка покраснела и улыбнулась жалконько.
Он сказал, что придет на другой день, и она кивнула в знак согласия. Но сегодня Леонид так и не смог к ней прийти.
Он вытянул
На следующее утро Леонид первым делом перечитал протоколы предыдущих допросов Флоренского. По мере того как он переворачивал страницу за страницей, его все больше охватывало прежнее нетерпеливое чувство. Надо ковать железо, пока горячо, опять думал он. Поставить точки там, где их еще нет. А не было самой главной точки. С каким заданием прибыл Флоренский в нашу страну? Или еще: когда он был завербован японцами? Не исключено, что сговор между ним и Камиро состоялся еще в Омске, при Колчаке. В таком случае поездка Флоренского в Японию, возможно, имела далеко идущие цели. Возможно, он был направлен туда для обучения или инструктажа.
Видно, этот Камиро неглуп: ведь это ж надо суметь — в такую даль забросить свою агентуру. Аж на Урал!..
«В о п р о с: Во время ваших встреч с Камиро в Омске в 1918 г. он просил вас, как министра колчаковского правительства, снабжать его и в дальнейшем разного рода сведениями, касающимися развития Сибири, Казахстана и Дальнего Востока?
О т в е т: Не припоминаю подобной просьбы с его стороны.
В о п р о с: А в дальнейшем Камиро обращался к вам с предложениями об оказании вами каких-либо услуг Японии или ему лично?
О т в е т: Только однажды. Незадолго перед моим отъездом в СССР Камиро пригласил меня в свою контору. Поинтересовавшись тем, насколько серьезны мои намерения вернуться на родину, он признался, что имел намерение предложить мне выгодную работу в своей фирме. Я дал ему в самой вежливой форме понять, что об этом теперь не может быть и речи. Прощаясь со мной, Камиро как бы между прочим спросил, нет ли у меня желания поддерживать с ним связь из СССР. Я со своей стороны поинтересовался характером этой связи. Камиро дал мне понять, что он хотел бы получать от меня сведения, которые нельзя получить обычным путем, из открытых источников. На это предложение я ответил отказом.
В о п р о с: Камиро обратился к вам с этим предложением как коммерсант или в каком-либо ином качестве? Кого он представлял?
О т в е т: Я догадывался, что Камиро занимался не только коммерческой деятельностью. Но поскольку наш разговор носил неофициальный характер, я не спрашивал у него, какую именно организацию или группу лиц он представлял.
В о п р о с: У вас были на этот счет какие-либо предположения?
О т в е т: Да, были. Я допускал возможность того, что Камиро имеет отношение к японским разведывательным органам».
— И тем не менее поддерживали с ним связь? — улыбнулся Леонид.
— Постольку, поскольку он меня интересовал как типичный представитель страны, претендовавшей на мировое господство.
— Какова же была истинная цель вашего пребывания в Японии?
— Я уже говорил на одном из предыдущих допросов, что это было свадебное путешествие. Ну, и… Меня, конечно, интересовала эта древняя, только что пробудившаяся от спячки и быстро набиравшая силы страна. Интересовала жизнь ее людей, экономика…
— С кем из представителей японских разведывательных органов вы встречались во время пребывания в Японии?
— Ни с кем. Люди, с которыми мне приходилось в то время встречаться, не имели, насколько я понимаю, никакого отношения к разведывательным органам. Это были крестьяне, ремесленники, рыбаки, мелкие служащие, владельцы небольших торговых заведений. Большую часть времени мы с женой провели в небольшой деревушке на берегу моря.
— Ну хорошо, — кивнул Леонид, — к этому мы еще вернемся. А сейчас скажите, когда и при каких обстоятельствах
— Она не эмигрировала из СССР, — разминая пальцами колени, возразил Флоренский. — Ее муж, инженер, в девятьсот девятом году был приглашен в Харбин управлением КВЖД. Ольга Сергеевна поехала с ним, оставив свою дочь Ирину, мою будущую жену, на попечении бабушки. В девятьсот шестнадцатом году Модест Васильевич скоропостижно скончался, и Ольга Сергеевна вызвала Ирину в Харбин…
— Почему же она не вернулась на родину? — спросил Леонид.
— Я понимаю ее, — скорбно произнес Флоренский, — Она очень любила Модеста Васильевича и даже покойного не могла оставить там одного. У нее, как она мне говорила, было намерение перевезти прах своего мужа в Россию. Но тут вскоре Россию потрясли революции, потом гражданская война, и в Харбин хлынул поток эмигрантов. Все было сметено могучим ураганом…
— В прошлый раз вы сказали, что Жарова собиралась переехать на постоянное жительство в Шанхай. А как же могила мужа?
— Из Шанхая в Харбин при желании всегда можно приехать, чтобы возложить на могилу цветы и поклониться праху…
— Но для этого нужно, видимо, быть в хороших отношениях с японцами? — И, не давая Флоренскому времени на обдумывание ответа, Леонид задал следующий вопрос: — Камиро посещал кафе, которое находилось при фотоателье Жаровой?
— Маловероятно, — пожал плечами Флоренский. — По крайней мере, я лично его там ни разу не видел, — подумал и решительно мотнул головой: — Нет, вряд ли Камиро туда приходил. Зачем? У Ольги Сергеевны среди обслуги не было ни одного японца, и сама она, кстати, японцев, недолюбливала. Когда они оккупировали Харбин, для нее это было настоящим ударом…
— Однако следствие располагает сведениями о том, что Камиро все-таки заходил в фотоателье Жаровой и именно в то время, когда там находились вы, и между вами произошел разговор.
— Не помню такой встречи! — покрутил головой Флоренский.
— Возможно, это был обычный обмен любезностями?
— Ничего не понимаю! — в сильном возбуждении воскликнул Флоренский. — Для чего-то вам понадобилось сделать из меня шпиона. Повторяю: в фотоателье Ольги Сергеевны я с Камиро никогда не встречался!.. Не могу взять в толк, что вообще со мной произошло! Почему я здесь, а не на работе? В котельной сейчас идет большой ремонт, мне непременно надо быть там! — Флоренский вдруг уставился взглядом в пол и о чем-то задумался, затем быстро поднял голову: — У меня к вам большая просьба. Вы не могли бы дать мне карандаш и пару листиков бумаги. Я написал бы мастеру, ему необходимы кое-какие рекомендации. Прекрасный он человек, но, к великому сожалению, технически малограмотен. И еще я бы черкнул пару слов Козловскому… Есть у меня соображения в отношении плунжерного станка…
— Хорошо, — кивнул Леонид, — карандаш и бумагу вы получите. А сейчас ответьте еще на один вопрос. После приезда в Советский Союз вы переписывались с Жаровой?
— Я дважды ей писал, — с готовностью ответил Флоренский. — И оба мои письма остались без ответа. Просто не знаю, что и думать…
Когда Флоренского увели, Леонид снова стал перечитывать протоколы допросов. И чем глубже вчитывался, тем меньше нравилось ему то, что на протяжении нескольким последних дней составляло весь смысл его существования. Потому что все это время у него, можно сказать, не было личной жизни — только работа. А главной его работой сейчас было расследование по делу Флоренского. Это был его главный экзамен на звание чекиста.
Теперь он чувствовал, что проваливает этот свой экзамен. Все оборачивалось не так, как хотелось бы. Какая-то лапша, а не следственное дело. Бесформенные размытые пятна и белые, ничем не заполненные пустоты. Еще вчера ему казалось, что он у цели. Еще, казалось, несколько штрихов, несколько точек — и вся картина проявится, разрозненные эпизоды выстроятся в железную логическую цепь, где каждый факт займет свое законное место.
А вышло черт-те что! По сути дела, ничего еще не доказано. Как говорится, начать да кончить. Флоренский ловко обвел его вокруг пальца — поманил конфеткой, которая оказалась завернутым в яркий фантик хлебным мякишем…