Горячий декабрь
Шрифт:
– Ах, как удачно я вас встретил! – радостно воскликнул гость. – Граф Денгоф, – представился путешественник.
– Известная фамилия. Вы из Курляндии?
– Именно так. Но, честно признаюсь, давненько не был на родине. Я занимаюсь торговлей. Все больше живу в Англии.
– Вот как! – заинтересовался Рылеев. – Мы с вами в чем-то коллеги. И каков род вашей деятельности?
– У меня пай в одной британской компании, которая закупает хлопок в Америке для мануфактур.
– Хорошее дело! Что же вы хотите от России? В наших северных широтах хлопок не растёт.
– Хочу разузнать, как наладить поставку на одну лондонскую мануфактуру канатную пеньку и лен для парусины. Но, вы же понимаете, прежде чем основательно
– Понимаю вас, – снисходительно кивнул Рылеев. – Постоянно с этим сталкиваюсь. Готов помочь советом, что в моих силах.
В это время официант поставил перед путешественником чашечку кофе, миниатюрный молочник со сливками и тарелочку с тонко нарезанными ломтиками сыра.
– А в Великобритании, я так понимаю, промышленный рост? – поинтересовался Рылеев и попросил официанта ещё чаю.
– Старушка-Англия богатеет, – согласился граф Денгоф. – Наступает век паровых машин. Кругом возникают мануфактуры. Города растут, как на дрожжах. На верфях работа кипит. Со стапелей один за другим сходят корабли. Так, в двух словах не описать…
– Завидую, – грустно кивнул Рылеев. – А в России тишь, да гладь. Пашем землю сохой. Дорог почти не имеем. Баржи по рекам бурлаки таскают. Домны на Урале разваливаются. Но, зато парады чуть ли не каждый день: эскадроны, строевые коробки, бой барабанов, знамёна, пушечные салюты.… Сами скоро все увидите. Кстати, а вот и Трубецкой, – лёгким кивком указал он на вход. – Сергей Петрович, мы вас ждём!
Высокий статный офицер в красногрудом мундире с золотыми эполетами вошёл в кондитерскую. У него было слегка вытянутое строгое лицо с прямым носом. Бакенбарды спускались чуть ли не до подбородка. Он слегка прихрамывал, но шёл твёрдо, уверенно.
Рылеев представил графу Денгоф полковника гвардии, дежурного штаб-офицера четвёртого пехотного полка, князя Сергея Петровича Трубецкова.
Тот не спеша занял место за столиком. Попросил принести кофе и свежие газеты. Граф Денгоф заметил на груди у полковника странный орден: чёрный железный крест, без надписей или узоров.
– Позвольте спросить, за что вы получили эту награду, и что она символизирует? По форме креста – награда прусская. Знаю большинство прусских орденов, но такой вижу впервые.
– Ах, эта, – Трубецкой пригладил указательным пальцем крест. Ответил, казалось безразлично, но в словах его скользила еле скрываемая гордость: – Получен за сражение под Кульмом. Бился в рядах старого, прославленного Семёновского полка. Кровавое было дело. Наполеон напирал сзади, а путь нам пытался перерезать генерал Вандам. Окружение грозило полным разгромом. Но мы выстояли, а храбрый Вандам оказался в нашем плену.
– Так, вы служили в Семёновским полку! – с уважением произнёс граф Денгоф.
– Прошёл всю компанию под знаменем петровским от Бородино до Лейпцига. Вот, под Лейпцигом не повезло: был ранен в ногу.
Официант принёс полковнику кофе и газеты, графу Денгофу подал толстый журнал.
– Ага, Кондратий Фёдорович, – заметил Трубецкой, – смотрю, гостю журнал свой предлагаешь. Вы же знаете, граф, «Северную звезду» Рылеев издаёт. Он известный поэт в Петербурге.
– Ну, полно тебе, Сергей Петрович. Поэт я – так себе. Уж до Баратынского или до Жуковского мне, как до Сибири. А тут ещё молодой Пушкин обскакал. Вот это – талантище, вот это – поэт. Я же, так – рифмуете. Объясни лучше гостю о политическом положении в России: что на нашей кухне повара стряпают и под каким соусом подают. Граф желает в России дело открыть.
– Что ж, вопрос не сложный. – Трубецкой попробовал кофе. Довольно причмокнул губами. – Если кратко: армия огромная, народ нищий, дворянство бедное, а страна богатая. Да, вот такие дела: страна великая – самого Наполеона разгромили. Знамя Российское
– А чья вина в бедности народа? – удивился граф Денгоф.
– Понимаете, какое дело, – попробовал объяснить Рылеев. – Россия участвовала в континентальной блокаде; потом долгая война, заграничный поход. За все это время внешней торговли, практически, не было. Зерно не продавали, держали в амбарах. А как настал мир, этим зерном все рынки завалили. Хлеб нынче сильно удешевел. На Берлинской бирже цены упали в три раза за несколько лет. Тут же все государства стали защищать свои экономики, воздвигая таможенные барьеры. Континентальная блокада Наполеона теперь кажется ерундой, по сравнению с современными сборами и акцизами. А в России основной продукт для торговли – это хлеб. Вот, и получается: сидим на мешке с добром голодные и ободранные. Да что там…, – он указал на статью в газете. – Здесь все изложено. В семнадцатом году экспорт зерна из России составил сто сорок три миллиона пудов, в двадцатом – тридцать восемь миллионов, а в двадцать четвёртом – двенадцать миллионов пудов! А здесь министр финансов Канкрин пишет: «Внутренне положение промышленности от низости цен на хлеб постепенно делается хуже. Дефицит бюджета вырос в два раза, доходы сократились». Но есть ещё одна беда: армию набрали огромную. Понятно – война шла жестокая. Но армию надо кормить, одевать, снабжать. Распустить нельзя. Куда солдатам податься? За двадцать с лишним лет службы солдат пахать разучился, ремёслам не обучен.… Наш царь поручил графу Аракчееву организовать военные поселения.
– А что это за поселения? – попросил разъяснить граф Денгоф.
– Если кратко: крестьянская община, но с военными порядками. Жизнь казарменная: подъем, отбой под барабан, перекличка, разводы…, ну, и сельскохозяйственные работы. Эдакие солдаты-пахари, – бред полный. Возможно, если бы подойти с умом к этому вопросу, можно было создать подобие казачьих станиц. Но царь доверил дело графу Аракчееву, твердолобому солдафону, который в экономике ничего не смыслит, умеет только во фрунте командовать, да провинившихся сквозь строй прогонять. В общем, толку в этой затеи вышло немного. Не то нынче время – стрелецкие слободки обустраивать.
– А государь?
– Царя Александра слишком занимают вопросы международного характера, – объяснил полковник Трубецкой, потягивая кофе. – Он в России-то бывает редко, все больше на заграничных конгрессах, все о чем-то договаривается с царствующими особами Европы.
– О чем же?
– После французских событий европейские монархии боятся революций. Нынче в Европе неспокойно. В Испании недавно полыхнуло, потом в Бельгии. Италия вот-вот вспыхнет. Свободу потушить нелегко после французского пожара, – сделал вывод Рылеев.
– Кондратий Фёдорович, вы аккуратнее выражайтесь, – пожурил его полковник Трубецкой. – Вы же не на «Русской встрече».
– Ах, простите, – виновато усмехнулся Рылеев. – Но посудите сами: чтобы встряхнуть Россию, чтобы дать ей экономический рост, нужны перемены, нужны реформы.… И что же мы видим? Тургенев, Николай Иванович, светлая голова, талантливейший человек. Представляете, он работал с самим Генрихом Штейнером в Пруссии над земельным вопросом. Так вот, Николай Иванович составил подробную записку императору о крепостном праве. Расписал, как можно освободить крестьян и поднять промышленность. Работу делал на основе последних экономических изысканий. И что ж? А, ничего-с. Император ответил, что он имеет несколько подобных планов. Будет время…. Понимаете, господа: будет время! он выберет наиболее приемлемый. Но времени у нас нет. Мы отстаём от цивилизованного мира все дальше и дальше…. Где это видано: на дворе девятнадцатый век, а у нас до сих пор людьми торгуют, как скотом.