Горячий снег. Батальоны просят огня. Последние залпы. Юность командиров
Шрифт:
– Товарищ дивизионный комиссар, – Осин обиженно смежил белые ресницы, – напрасно вы на меня сердитесь. Думаю, вы застанете члена Военного совета фронта на энпэ армии. И он сам выскажет вам свое беспокойство.
– Не медлите, Осин. Ведите к машине!
– Поедем через северо-западную окраину, на проселок, – сказал Осин. – Там пока свободно.
Только внизу, под высотой, когда машины по команде Осина развернулись по улочке станицы и разом набрали скорость, помчались к северо-западной окраине, Веснин подумал, насколько все-таки непрочно и зыбко было положение дивизии Деева. Сверху, с НП, обстановка на этом берегу представлялась несколько иной, не такой серьезной, не такой предельно обостренной. Тугие удары вплотную приближенного боя беспрерывными толчками врывались в уши. Северобережная часть станицы
– Жми на всю железку! За Титковым, он знает дорогу! На окраине сразу направо! – крикнул Осин с возбуждением человека, принявшего на себя всю ответственность, и обернул к Веснину круглое, крепкое лицо. – Проскочим, товарищ дивизионный комиссар!
– Не сомневаюсь.
– Проскочим в полном порядке, – подтвердил Осин и прерывисто втянул воздух через ноздри. – Километра три опасных…
Ему хотелось общения, но Веснину этого никак не хотелось.
Он сидел сзади, рядом с Касьянкиным, безмолвно вжавшимся в спинку сиденья; на коленях адъютанта трясся, на ухабах толкал в бок Веснина автомат, взгляд блуждающе перебегал с сотрясаемого кашлем затылка шофера на снежную дорогу, сплошь озаренную пылающими домами. При словах Осина Касьянкин вздрогнул, вообразив эти три километра, повел испуганно глазами вправо и влево, и Веснин подумал: «Экий несуразный парень. Трусит не в меру, что ли?»
– Держите автомат покрепче, Касьянкин. Или дайте его мне, – сказал Веснин. – Божичко так и не научил вас обращаться с оружием, к сожалению.
– Я держу… держу, товарищ дивизионный комиссар, – прыгающим голосом ответил Касьянкин и искательно закивал: – Простите меня, пожалуйста.
– Ух, Касьянкин! Учу уму-разуму, учу… – с мягкой досадой произнес Осин и, поиграв желваками, скосился на адъютанта, заговорил примирительно, обращаясь к Веснину: – Спасибо вам, товарищ дивизионный комиссар, что правильно меня поняли… Зачем так безрассудно рисковать? Сами прекрасно видите, осталась относительно свободной единственная дорога. Единственная, которую держат…
– Я вас правильно понял, товарищ Осин, – ответил Веснин намеренно спокойно. – Настолько правильно, что разговаривать нам сейчас не о чем. Оставим разговор на потом.
– Ясно, товарищ дивизионный комиссар, – тотчас согласился Осин с притворным и вроде бы тоже успокоенным пониманием и нарочито неспешно отвернулся, прочно устроился на сиденье.
Справа проблескивали поредевшие пожары, впереди улочка станицы, кажется, кончилась. Машина неслась вдоль берега, круглая высота с НП дивизии маячила уже сзади, а слева, над крышами домиков, за рекой, широко и багряно хлынуло и встало горячее зарево боя, расцвеченное сполохами ракет, космато брызгающими в раскаленном небе разрывами бризантных, – с той стороны накатило разнозвучным и плотным гулом.
Машина, залитая багровым светом, уходила вправо от этого зарева, от боя за рекой, подымалась в гору за околицу станицы мимо последних домиков, и Веснин, невольно испытывая облегчение, некую освобожденность, теперь видел впереди машину охраны, на всей скорости выскочившую по зеркальному наезженному подъему на возвышенность за околицей, где кончалась граница огня. Там мягко краснела темнота ночи. Даже по утробному реву мотора, по тряске от скорости машины, по этой свободной мгле впереди над степью, где стояла ничем не тронутая ночь, Веснин ощущал, что лишь сейчас миновала опасность, лишь сейчас осталась позади зона боя, немецкие танки в станице, река, НП дивизии над берегом; и вдруг с особой реальной ясностью представил холодное, усталое лицо Бессонова, выслушивающего доклады командиров там, на высоте. И, не без встревоженности подумав об этом, опять
– Ты очумел? Почему сбавил скорость? – крикнул внезапно Осин и притиснулся телом к шоферу. – Что? Что?.. В чем дело?
– Товарищ полковник!.. Смотрите! – с трудом сквозь безостановочный кашель выдавил из себя шофер. – Смотрите, смотрите туда!..
– Титков… Титков, кажется, разворачивается… – тоненько сообщил Касьянкин, вытянув к шоферу шею, привстав, вцепившись двумя руками в спинку переднего сиденья; автомат его сполз, упал с коленей на трясущийся пол машины, запрыгал на ногах Веснина.
– Танки!.. – прохрипел шофер, сумасшедше озираясь. – Немцы впереди!..
– Где? Какие немцы? – закричал Осин. – Откуда? Наши «тридцатьчетверки»! Вперед!.. Ты, чудак, спятил? Дай газу!..
Автомат все убыстренней колотил по ногам Веснина.
«Держите автомат в конце концов!» – хотел сказать Касьянкину Веснин, но не сказал ни слова, потому что увидел то, что происходило впереди.
Машина, завывая на подъеме, вынеслась на возвышенность за околицей. Раскрылась и стеной встала розоватая мгла степи до черного горизонта, и среди этой разжиженной заревом темноты, превращенной в сумерки, там, на возвышенности, поспешно, хаотичными толчками взад и вперед, разворачивалась перед какими-то огромными силуэтами, похожими на стога сена, передняя машина с охраной; она наконец развернулась и, подскакивая на ухабах, помчалась навстречу по берегу. Дверца справа от шофера была открыта, из нее по пояс высунулась фигура майора Титкова, он, похоже было, кричал что-то, вскидывая вверх автомат. Потом выпустил в небо очередь.
– И сейчас уверены, что это «тридцатьчетверки», Осин? – выговорил Веснин так неожиданно для этого момента спокойно, что сам почти не различил своего голоса.
В ту же минуту силой резкого торможения его больно ткнуло грудью в спинку переднего сиденья, но он успел уловить, как черные силуэты на мутно-лиловом зареве неба сыпали искры на снег, донесся оттуда слитный гул танковых моторов. И тотчас красной зарницей вылетело впереди пламя, рванулось громом. Широкий огненный конус встал перед машиной с охраной, отбросил ее в сторону, поставил боком на возвышенности. Из машины выскочил только один человек и, петляя и падая, побежал вниз по дороге. Он, чудилось, кричал что-то, вскидывая над головой автомат.
– Назад!.. – бешено скомандовал Осин и, отбросившись на сиденье, ударил по плечу шофера. – Разворачивай! Быстро! Вниз! В станицу!
– Немцы! Немцы!.. Да как же это!.. – вскрикивал Касьянкин, заваливаясь в угол машины, зачем-то пытаясь подтянуть колени к животу, и от этих нелепых движений, от его перехваченного ужасом голоса что-то колюче-острое, как страх, передалось, толкнулось в душе Веснина.
– За-мол-чите, Касьянкин! – Он с гневом и отвращением оттолкнул его поднятое трясущееся колено, повторил: – Замолчите вы! Держите себя в руках!
– Рядом ведь они, рядом! Напоролись мы!.. – рыдающе выкрикивал Касьянкин. – Что же это?..
– Замолчите, я вам сказал!
Веснин слышал команды Осина: «Назад, быстрей! Разворачивай! Жми на всю скорость!» – слышал судорожно-припадочный кашель, бьющий шофера, видел, как он резкими рывками рук и плеч крутил руль и как Осин, весь по-звериному подавшись вперед, в нетерпении бил кулаком по железу над щитком приборов. Веснин сквозь боковое стекло хотел увидеть танки и в следующий миг с ощущением, что машина наконец развернулась и как-то косо, визжа шинами, скатывается, скользит вниз, точно ослеп от опаляющего огня второй зарницы, вылетевшей в упор. В глазах вздыбилась гремящая тьма, зазвенело стекло, пахнуло удушающим жаром раскаленной печи. Страшным толчком Веснина подкинуло в машине, бросило в сторону на нечто живое, мягкое, пронзительно закричавшее и завозившееся под ним. С неистовой попыткой высвободиться из роковой неожиданности, случившейся с ним, он подумал еще четко: «Только бы сознание сейчас не потерять! Кто так кричит, Касьянкин? Его ранило? Почему он так кричит?»