Горящее небо Аорна

Дроздов Анатолий Федорович

На кой мне дьявол моя голова, Когда она три дня не мыта? Где мыло? Где мочалка? Где? Где крем хотя бы для бритья? Кто экономит на чистоте, Тот или вор, или

свинья!

Увидев, что старшая майор изволила насупиться, добавил:

— Про вора и свинью — слова такие в песне [16] , их не выбросишь. Так распорядишься? Клянусь, я быстро.

16

Их написал Ю. Ким для фильма «Обыкновенное чудо».

Хейша сдалась. Максиму принесли таз воды, мыло, полотенце, одежду и даже новые солдатские ботинки. Бритвы не нашлось, и ладно. С щетиной Макс выглядел солидней и брутальнее.

Вернулась Хейша.

— Начнем с прибытия на Аорн, — начала допрос. — Тебя вылечили от увечий, что не запрещено. Изменили внешность?

— Незначительно. Я и без того чертовски привлекателен.

— Вот не сказала бы… — хмыкнула майор. — Дальше. Ты вынужден был исполнять роль актера эротических картин и бабника в обычной жизни?

— Хочешь откровенно? — Максим прищурил глаз. Если вдруг она — ханжа, то тему не раскроешь.

— Меня удивить сложно.

— Тогда терпи и слушай. Наверно, каждый хоть раз смотрел порнофильм. Ну или жесткую эротику, как у Борюша, здесь грань тонка. Со стороны покажется: не жизнь, а праздник. На самом деле — тяжкий труд. Если видела какой-то фильм с его участием, то должна запомнить: там в каждой серии есть эротическая сцена. Специфика кино: шесть-восемь дублей за половину съемочного дня. Все должен делать сам. Мне приходилось соответствовать образу Борюша. Если ты имеешь в виду, испытывал ли я страдания, то нет. Порою даже близость с женщинами притупляла чувство одиночества. Но осадок оставался — Борюш был тем еще скотом. Поневоле теряешь самоуважение.

— Для иска в арбитраж Содружества такое не подходит, — заключила офицер. — Давай поговорим о том, как ты служил на авиабазе.

Она раскрыла свой блокнот и принялась записывать авиационные подробности — все эти «срыв потока», «угол атаки», «кабрирование», «глиссада», «тангаж», без которых невозможно объяснить, почему летчик, прошедший переподготовку на авиабазе Российской Федерации, уделал местных асов на их же технике.

Максим, уже рассказывавший об игре в Борюша и о службе в ВВС, старался излагать доступно. Перемежал технические подробности смешными авиационными байками.

— Во Всевышнего ты веришь? — спросил.

— Не особо, — ответила Хейша.

— Значит, не летала в турбулентности. После нее в кабинах не остается атеистов.

Хейша покачала головой и вернула разговор в накатанное русло.

— Давай определимся по итогам разговора. На Рейнджере ты сбил Дракон. Победа над Сакушем… Во что все это могло вылиться?

— Допустим, я передал бы знания, умения, полученные на Земле, пилотам Коалиции. Та же Чакра Фролова, примененная на истребителях с изменяемым

вектором тяги двигателя, как у их Рыцарей, позволила бы уходить от вражеских ракет. Представь, Рыцарь выходит на бой со стальным мечом, а наш — с бумажным.

— Хорошая метафора! — она послушно записала.

— Но мне уготовили иную роль. Изображать пилота, каким был прежний Борюш — неумеху.

— А как же поддержание репутации секс-символа?

— С этим было хуже, но результат получен. Мне рассказали… Две телепередачи с ожившим Борюшем имели невиданный успех. Героическая смерть, на самом деле предполагавшаяся от мины, заложенной в мой самолет, стала поводом для основания патриотического движения в Панкии и Кашпирре. Ты в курсе? «Любить как Борюш, воевать как Борюш».

Девушка прикусила кончик ручки и задала вопрос, неожиданно бестактный:

— Романы с женской частью персонала базы были? Говори!

Максим откинулся на койке, прислонившись к стене.

— Мне неприятно отвечать, но я скажу. Да, случилось. С одной. И это было чувство, настоящее. Не ради репутации Борюша в роли секс-гиганта. Мы таились от других.

— Кто она?

— Командующая авиабазой, генерал.

— Тогда понятно, — офицер кивнула. — Зачем ей портить репутацию связью с актеришкой из любовного кино? Ты по ней скучаешь?

— Иногда.

Хейша приподняла бровь.

— Почему же, скрывшись с места ссылки, ты не вернулся к ней в Кашпирр? Она бы помогла.

— Вишева погибла при налете на ваш аэродром, получив ракету в двигатель. Я видел ее смерть — сопровождал в полете. Надеялся помочь. Не смог…

— Мстить не пытался?

Максим грустно усмехнулся.

— Увидав падение ее штурмовика, я развернул свой самолет и сел на аэродром Союза, где заявил о сдаче в плен.

— Чушь какая-то! — Хейшу распирало негодование. Женская солидарность с погибшей летчицей, преданной любовником через минуту после ее смерти, затмила другие чувства. — Ты свалил за горизонт, увидев, что спать больше не с кем?

— Ее убила, по большому счету, не ракета, а война. Выпустив шасси перед ВПП аэродрома Союза, я, конечно, думал о своем спасении. В Тангшере меня прикончили бы в тот же день. Мне о том сказала Вишева, когда я сопровождал ее подбитый Гладиатор. Она же посоветовала сдаться в плен — терять ей было нечего, коммандер знала, что погибнет. Уверила, что летчиков у вас не убивают, как говорили нам в Тангшере. Замечательная женщина… — Максим вздохнул. — Теперь же, зная обстановку, я хочу убить войну. Чтобы не гибли такие как она, как ты, другие женщины, мужчины, дети… Я пытался дать шанс твоему отцу представить меня консулу Содружества еще тогда, как сдался. Но он не оценил возможность. В результате погибли люди…

— Ты не знаешь! — Хейша обиделась. — Некоторые вещи делаются медленно и длятся месяцами. Он сразу заявил протест Содружеству, но бюрократия у инопланетян шевелится неспешно. Никто предположить у нас не мог, что так завертится и дойдет до бомбардировок городов.

Хейша спрятала блокнот в планшет и встала.

— Все я понимаю, — сказал Максим. — Но вот люди умирают быстро — каждый месяц. И каждый день. А могли бы жить… Закончили? Не затруднит сказать, чтоб принесли поесть? В самолете проглотил спецназовский сухпай, вчера весь день и маковой росинки… Не присоединишься?