Горящий тур

Плотников Сергей Александрович

— Ветер еще окреп, а барометр даже вырос немного, — я вернулся к своему месту во главе стола в капитанской каюте. — У кого какие мысли?

— Очень похоже, что мы попали в южный зимний пассат, — подал голос Сольпуга. — Совпадает и сила, и направление. Обычно у берега формируется своя ветровая картина, но…

— Но если берег и дальше тянется по прямой на восток, то он может не влиять на потоки воздуха, движущиеся вдоль него — ты это хотел сказать? — переспросил Сеня.

Гарпия кивнул.

— Если берег идет более-менее ровной линией

на одной и той же широте, то и условия, надо полагать, будут на всем протяжении плюс-минус одинаковые, — медленно, чтобы не упустить мысль, проговорил я.

— Короче мы будем мыкаться против ветра хрен знает сколько дней — и все ради того, чтобы “любоваться” безжизненным песком по правому борту, — любезно “перевела” для всех мою фразу Шона. — Кстати, я правильно понимаю, что катамаран экспедиции вышел к “Краю света” как раз в конце прошлой зимы или что-то вроде того? Похоже, надо поворачивать в противоположную сторону.

— Резонно, — согласился я. — Полагаю, они сделали те же выводы, что и мы. С рассветом снимаемся с якорей и уходим по ветру.

…И ведь почти ж ушли.

— Вижу покраснение воды над рифом и рядом! Красная полоса расширяется! Быстро!

Мы, разумеется, заранее договорились, что делать, если пойдет “кровавый прилив”. Ей-ей, если бы мы успели вернуться к местам, где пальмы оставались живы — я бы без сомнения отправил корабль к берегу и объявил эвакуацию. Тень и возможность добыть воду из кокосов — и можно хоть неделю отдыхать под кронами в безопасности. Но абсолютно голый песок в качестве места переждать период размножения кораллов? Лучше рискнуть. Не верю я как-то в то, что микро-медузки смогут сожрать пропитанное алхимией дерево корпуса “Рыбы”. А вот в сводящий с ума газ — вполне верю.

— Паруса долой, отдать якоря! Ложимся в дрейф, — мысли лихорадочно проносились в голове. — По выполнению — все в трюм и конопатить люки!

Последнее больше перестраховка: люки в закрытом состоянии не должны пропускать морскую воду, которую частенько захлестывает на палубу. И воздух тоже не должны, соответственно. Ну а возможность на некоторое время изолировать рейдер от внешней среды Шелковица обеспечила еще в порту Чаши, когда мы фейковое утопление от безысходности хотели разыграть.

Успели. Выпущенные через фальшборт ветви продолжали исправно впитывать солнечную энергию и вырабатывать кислород, часть которого попадала в объем корабля. Со связыванием углекислого газа дела у растительного конструкта айруни обстояли похуже, но нам и не требовалось слишком долго сидеть взаперти… надеюсь. Мироскопические медузки оставались плотоядной формой планктона и всю доступную еду между берегом и родительским рифом должны были банально сожрать всего за несколько часов. После чего умереть, ведь выжить могли только те, кого ветер и волны выгоняли в океан.

— Шел, как обстановка за бортом? — прежде всего я разогнал всех три вахты по гамакам, собрав в своей каюте офицеров и единственного алхимика

в команде.

— Мои растения никто не пытается съесть или отравить, — отчиталась дриада, “прислушавшись” к Единению.

— Сопрано, сделай анализы забортного воздуха и определи, есть ли в нем что-то опасное для здоровья…

— Точно есть, — перебил меня Павел Георгиевич, что-то пытающийся высмотреть через кормовое остекление. — Все птицы пропали, а чаек над водой еще недавно хватало.

— Тогда выдели “это” и узнай, как можно нейтрализовать, — дополнил задание я. — Маска, фильтр, может, противоядие?

— Дай время, со всем справлюсь, кэп, — серьезно кивнул фея.

— Вот и хорошо, — мне понравилась её уверенность. Чисто машинально, привыкнув постоянно проверять погоду, я шагнул к барометру, висящему на стене, и постучал пальцем по шкале. И стрелка разом провалилась на десять делений.

…твою мать.

Я не стал стоять над душой у Сопрано и Травы, которым вызвались помочь Хризантема и Сеня. Вместо этого уселся за свой капитанский стол и взялся за корабельный журнал. Может так статься, что сейчас у меня последняя возможность внести туда записи, а значит, надо ей воспользоваться. А еще я каждые десять минут записывал показания барометра. Он продолжал быстро падать.

По всем правилам морского выживания уже давно требовалось поднять паруса и улепетывать от циклона по ветру, но наружу по-прежнему было не выйти. Ядовитый газ уверенно нарушал работу центральной нервной системы всех, у кого она была. Трава вон на что здоровяк, а случайно вдохнув немного забортного воздуха, собирая очередную пробу — начала слепо тыкался о стены, а потом пролежал без сознания минут двадцать. Понятное дело, что выпускать парусную команду наружу было бы верхом глупости. А меж тем уже и волнение появилось, и цвет неба на востоке подозрительно поменялся.

Для себя я решил, что выведу экипаж наружу, когда ветер достигнет отметки между свежим и очень свежим. Выделяемый медузами газ к тому моменту должно основательно так перемешать с не отравленным воздухом, и будет почти безопасно. Только вот скорее всего поздно… И тут до меня с опозданием дошло, что выброс мобильной формы коралла скорее всего связан с грядущим штормом: тот словно поезд “отвезет” медузок в открытый океан. Которые как раз успели покушать парализованных рыбок и попадавших в воду птичек, таким образом подготовившись к путешествию.

И все-таки Сопрано справилась. Синтезировала вещество, связывающее летучий токсин прямо на слизистых дыхательных путей (и вызывающее жуткий насморк). Проверять работу антидота времени не осталось, и я допустил первую вахту к парусам, сам встав у штурвала. Что ж, за борт не выпрыгнул и не выпал — уже хорошо. Что плохо: я, отчаянно чихая и кашляя, далеко не сразу понял, что “Рыба” разгоняется куда хуже, чем раньше. Словно еще десяток тонн груза на себя приняла. Но разбираться было уже некогда.