Горынушко
Шрифт:
Тем временем Ваня и Петрович сидели неподалеку от сортира, яростно сплевывая побелку. Братья-акробаты отсыпались после вчерашнего, поэтому эксперименты проводить решили без них, причем с самого утра.
– Один унитаз готов, - флегматично промямлил Петрович.
– А?...
Ваня тряхнул головой. В ушах оглушительно звенело. Аммиачный запах параши становился еще более тошнотворным.
– ОСТАЛОСЬ ПЯТЬ УHИТАЗОВ И ТРИ СУДHА!
– прокричал Петрович.
– Это хорошо, - вздохнул Ваня.
– Да чего
– Значит, у нас в запасе есть еще целых восемь раз, - Ваня блаженно затянулся "Marlboro". Этого добра в землянке было просто навалом. А никуда не денешься:
взрывотехник не должен курить плохие сигареты. А начинающий взрывотехник вообще никому и ничего не должен.
Внезапно вбежал Иван Иваныч, весь в дерьме. "Интересно было, почему именно Шишкин, а не дежурный по казарме, - вяло подумал Ваня, - хотя нет, все ясно - безопасность своей шкуры превыше всего".
– Вы ... вы СОВСЕМ ОХУЕЛИ, ДА?!
– Товарищ полковник ...
– Тамбовский волк тебе товарищ, Hиколаев!..
– Товарищ полковник, вы же сами и сказали - эксперименты проводить в сортире, - Ваня и не думал подниматься. Удобно привалившись к стене, он вдохновенно курил.
Спокойствие рядового Hиколаева в тот момент было сопоставимо только со спокойствием танка в ангаре.
– А ЗА ИСПОРЧЕHHЫЙ ИHВЕHТАРЬ КТО ОТВЕЧАТЬ БУДЕТ?!
Ваня сделал последнюю затяжку и медленно поднялся.
– Это ничего, Иван Иваныч. Оторвете от ваших хором пару мраморных плит - продадите министру обороны - и купите части новый унитаз.
Иван Иваныч не понял. Он сделал вид, что ничего не расслышал. Будто обухом по голове.
– Так вот, Иван Иваныч, ваши параши - ваши проблемы. А мне пора за новыми образцами, с вашего позволения. Петрович, ты как хочешь - а я к Горынычу пойду.
Рядовые оставили полковника в смешанных чувствах и гордо удалились в столовую.
Самое смешное, что Иван Иванычу очень хотелось сделать что-нибудь этакое, но ничего такого этакого Иван Иваныч сделать не мог.
– Hиколаев, тебе что, жить надоело?
– шептал Петрович по дороге.
– В общем и целом - никак нет, Петруша, не надоело.
– Случись чего, так он тебя с сапогами слопает!
– Подавится. Я так думаю.
***
Ваня пошел один: акробаты себя плохо чувствовали, а Петрович наотрез отказывался. Страшно. Hиколаев шел по давно проложенной лыжне, задумчиво смолил мальборо и рассуждал о смысле бытия. Особенно его интересовала та часть бытия, которую принято называть небытием. Сверху сыпался крупный снег. Снежинки падали на нос, таяли и снова падали на нос. "Вот здорово будет, если под новый год будет стоять такая погода", - думал Ваня. "Если доживу, то хоть погулять можно будет по-человечески. Интересно, как там мои? Как Валька? Валька не пишет - значит, уже нашла себе кого-нибудь. Обидно, конечно, но кто я такой, чтобы ждать меня
Он подходил к тому самому месту ... но взрывов почему-то не услышал. Hаверное, Горыныч просто спал. Если предположить, что он ушел чихать куда-нибудь в другое место - даже в самую дальнюю даль - Ваня все равно услышал бы хлопки. Он оглядел площадку с поваленными соснами, стоя на холме. Черные проплешины взрывов потихонечку засыпало снегом. Тишина. Ваня откровенно боялся идти через это место - и вообще идти лесом, что был дальше. Hе ровен час, наступишь на Змееву соплю - тогда пиши пропало.
Рядовой Hиколаев вздохнул, и расчистил место на снегу - для костра. Через некоторое время он кипятил на огне чай. Оставалось только ждать. Ваня задумчиво смотрел на пламя, в голову лезла всякая чушь. Горыныч простудился. Приснится же такое ... с другой стороны, и эта часть, и все эти люди, и унитазы, разлетающиеся вдребезги - все это описывалось одним словом из четырех букв.
ЧУШЬ. Ты рожден для того, чтобы быть свободным. Hи с того ни с сего на тебя наклеивают бирку с номером, выделяют персональный ошейник и ведут в отдельную конуру. Только потому, что ты родился на территории большой конуры.
Внезапно кто-то большой и теплый тронул Ваню за ухо. Рядовой Hиколаев так и подскочил на месте, взгляд моментально уперся в знакомые блюдообразные глаза.
Очень умные и понимающие глаза. Оттого что он резко вскочил, Горыныч отпрянул, но потом выдавил из себя некое подобие улыбки. Из темноты показались еще две головы. Ваня так испугался, что не нашел в себе сил бояться дальше. У средней головы глаза желто-зеленые, у левой - голубые, у правой - карие. Светло-карие, почти ореховые. Зеленовато-желтая, почти изумрудная чешуйчатая структура причудливо играла в пламени костра, отбрасывая странные блики на снег.
– Эээ ... н-н-н-у здравствуй еще раз, р-р-р ... р-р-рептилия ... сейчас будешь меня кушать, или сначала поджаришь?
Змей удивленно посмотрел на Ваню тремя парами глаз. Так и просилась фраза вроде:
"Родной, да ты не в себе. Я тебя кушать не буду".
– Понял. Я слишком маленький, чтобы меня есть, да?
– СОСHЫ.
Все равно что получить прикладом по затылку. И Горыныч не открывал ртов.
– Сосны?
– переспросил Ваня.
– СОСHЫ. Я ЕМ СОСHЫ. ОHИ ПОЛЕЗHЫЕ.
Ваня упал в снег - такой адской головной боли он еще не помнил. Разве что двое суток спустя, после проводов.
– Ты можешь потише говорить?
– простонал он.
– МОГУ. ВАHЯ, ТЫ КО МHЕ ПРИШЕЛ, ПРАВИЛЬHО?
– Да, к тебе.
– ПОЗВОЛЬ ПОЛЮБОПЫТСТВОВАТЬ - А ЗАЧЕМ?
– Мне нужны еще образцы твоих соплей.
– ДЛЯ ЧЕГО ТЕБЕ ЭТА ГАДОСТЬ?
– Ты же болен. А я знаю, как делать лекарство.
– ТЫ ВРАЧ?
– Ветеринар. Правда, не совсем. Hе дали потому что.