Госэкзамен
Шрифт:
– … и не уговаривай! – решительно отбояриваюсь от Колиного гостеприимства.
– Да никто в обиде не будет! – не унимается тот, – Все знают, что мы друзья давнишние… а?
– Коль… – остановившись ненадолго, я перекидываю через плечо полотняный мешок с чистым бельём и мыльно-рыльными принадлежностями, – не надо, а? Все всё понимают, но разговоры-то будут! Пусть не промеж нас, а посторонние болтать будут, а нам это зачем?
– Принцип спартанской военной демократии в действии? – несколько уныло осведомился Коля.
– Он
– Ты ж вроде с братьями? – осторожно сказал плантатор, в нерешительности дёргая себя за короткий ус.
– С Мишкой, – уточнил я, – Санька отдельную хижину займёт, он же вроде как на пленер выбрался! Одних мольбертов с полдюжины тащит, да все эти лаки-краски… Он один, мне кажется, этой вонью дышать может! А? Заодно и наговоримся!
– А давай! – отчаянно махнул рукой Коля, – Сто лет нормально не разговаривали, в самом-то деле! Сейчас указания отдам… ты в какой остановился?
В душевой кабинке я немножечко задержался – оказалось, здесь очень уж интересная система подачи воды. Инженерно несовершенная, но рассчитанная как раз на низкую технологичность, доступность материалов и никакущую квалификацию местных работников.
– Спорное решение, – бормочу себе под нос, исследуя нехитрую механику, – я бы, пожалуй, решил его несколько иначе… Но работает, и вполне…
– Виллем! – окликнул я проходящего мимо механика, – Твоя работа?
– Да, хер Георг, – несколько неуверенно отозвался тот, жестом приказывая сопровождающим его работникам отойти в сторонку. Заулыбавшись, те отошли в тенёк…
… а несколько минут спустя и вовсе – развалились, оживлённо болтая и беззаботно пуская вверх кольца дыма. Я же насел на Виллема, выспрашивая его, как именно он подошёл к решению задачи, и почему выбрал именно такое решение.
– … Егор!
– … а я всё-таки думаю… – спорил со мной механик, чертя прутиком прямо на земле.
– Егор!
– А? – я повернулся к Мишке, не сразу осознавая действительность.
– Час уже, как мыться пошёл, – с укоризной сказал брат, – и што я вижу?
Вопрос из серии риторических, так что я только плечами пожал и строго приказал механику никуда не уходить, на что тот слегка склонил коротко стриженную голову.
– … остроумнейшее решение! – перекрикиваюсь с братом, намыливая мочалку, – А вообще – целая серия интересных решений – простых, даже простеньких, но действенных! Я как увидел…
Смыв с себя наслоения пота, грязи и машинного масла, вытерся небрежно и переоделся в чистую одежду.
– Виллем! – окликаю терпеливо ждущего механика, – У тебя есть какие-то срочные дела?
Задумавшись на несколько секунд, он замотал головой.
– Через два часа подойди, – приказываю ему, – мы с тобой не договорили.
– Да, херр Георг, – коротко поклонился тот.
– Ну
– Бастер? – удивился я, – А действительно… внимания даже не обратил на цвет кожи. Механик талантливый, даже удивительно. Образования не хватает, но природной сметки с избытком. Такого надо к рукам…
– Ах да, он же на Колю работает… – досадливо сморщившись, машу рукой самым решительным образом, – А и ладно! Придумаем што-нибудь. Нет, но каков талант!
В стилизованной зулусской деревушке тем временем царит тихий час. Перелёт выдался достаточно сложный, а на вечер наш гостеприимный хозяин запланировал обширную программу развлечений.
Для желающих перекусить на столах под навесами нехитрая снедь, напитки и доброжелательная молчаливая прислуга, маячащая чуть поодаль, но готовая примчаться на зов со всех ног. Здравое решение, как по мне – не насиловать людей официальщиной, и упаси Боже – банкетом сразу после долгой дороги.
Спать улеглись далеко не все, но немногие бодрствующие ведут себя тихо. Несколько человек беседуют, сидя за столами и лениво отщипывая местные дары природы, но даже издали видно, что скоро усталость возьмёт своё. Пойду-ка и я спа-ать…
Мельком окинув местную этнографию, расставленную по хижине, я скинул с себя одежду и завалился на кровать. Спа-ать…
Многочисленные костры и керосиновые фонари светят таинственным мерцающим светом, перемигиваясь с мириадами звёздам, прикреплённых к чёрному бархату африканской ночи. Вьются вокруг ламп насекомые, привлечённые светом, и падают на землю, обжигая крылышки.
Под фонарями сидят огромные уродливые жабы, снуют изящные ящерки – будто ожившие брошки из полудрагоценных камней, статуэтками цветного стекла притаились в траве лягушки. Падающие вниз насекомые – манна небесная для этой братии! Но и сами они, в свою очередь – накрытый стол для змей, мелких хищников и ночных птиц.
Звуки граммофона разносятся далеко окрест, Африка слушает великолепный хор Софии Медведевой, записанный на пластинках Берлинера. Стрёкот цикад, пронзительные крики ночных птиц и желудочные песнопения жаб кажутся продуманным музыкальным фоном к основному произведению.
Из зулусской деревни, расположенной в паре вёрст, доносятся иногда песни нгуни, звуки барабанов да топот тысяч ног, взбивающих в танце красноватую пыль на деревенской площади. Матабеле пьяны от просяного пива, красоты своих женщин, плясок и осознания могущества своего вождя, величественная тень которого уютным покрывалом накрывает каждого члена племени.
Они веселы и беззаботны, для них есть только здесь и сейчас. Да и о чём можно беспокоиться, если у Вождя такие друзья? Если по одному его Слову прилетает воздушное войско!?