Госпитальер и Снежный Король

Стальнов Илья Александрович

***

– Двенадцатый, - прошептал Сомов.

Он знал наверняка, что это так. Пришел тот, чье место в двенадцатиугольнике пустовало.

Они стояли на круглом просторном балконе, откуда открывался вид на сердечник реактора. Вокруг тревожно светящегося «яйца» беспорядочно громоздились замысловатые металлические конструкции,

противоестественно изогнутые ребристые черные штанги с прилипшими, как грибы поганки, разноцветными «тарелками», мощные силовые кабели.

Сиреневый свет становился все сильнее - реактор входил в режим разноса.

Двенадцатый стоял на краю балкона, скрестив руки на груди, и вглядывался как-то расслабленно и грустно в реактор. Он будто не видел московитян. Но Сомов знал, что противник видит и знает все.

Филатов, набрав в легкие побольше воздуха и задержав дыхание, стал поднимать вдруг ставший необычно тяжелым пистолет. С трудом разведчик поймал черную фигуру в прицел. И вдавил спусковой крючок...

Очередь загрохотала оглушительно.

Но Двенадцатый за неуловимое мгновение до этого ушел в сторону, и теперь стоял метрах в пяти перед московитянами, разглядывая их тем самыми врезавшимися в память и в самую душу глазами, в которых застыла вселенская отрешенность.

– Зачем?
– произнес Двенадцатый жестянно.
– Вы чужие... Вы зря пришли сюда.

Налившая свинцовой тяжестью рука Филатова с зажатым в ней пистолетом «Гроза» опускалась. Разведчик, не в силах ничего поделать со своим одеревеневшим телом, безвольно разжал пальцы, и пистолет упал.

– Я не хочу зла, - произнес Снежный король. От него действительно исходил холод - тот самый холод, что и на Хрустальной горе, но более мощный, страшный.

– Но ты приносишь его, - выдавил Сомов.

– Каждый понимает зло по своему...

Снежный король ростом был не меньше двух метров, сухощавый, в черном, с синими пятнами, бесформенном уродливом балахоне. Его волосы развевались от порывов неощутимого ветра. А лицо... Лицо было неуловимо. Никак нельзя было сосредоточиться на нем и понять, что же оно из себя представляет. Оно было какое-то размытое. Сознание стороннего наблюдателя ухватывало отдельные черты, и лишь для того, чтобы понять, что всю картину в целом представить невозможно. Да и черты эти постоянно менялись. Неизменными были только бездонные глаза, в которых вращались целые вселенные.

– Вы мне мешаете... Я не виноват. Но вы уже мертвы, - Снежный король сделал небрежный жест рукой, и разведчик, собравший волю в кулак, начинавший приходить в себя и потянувшийся за пистолетом, вдруг отлетел, будто от напора урагана, ударился спиной о стену и сполз, потеряв сознание. Госпитальер тоже почувствовал, как внутри его все переворачивается. Чья-то жесткая, будто усеянная острыми лезвиями, холодная рука копалась внутри. И дыхания не хватало.

Снежный король пренебрежительно повернулся спиной к своим противникам. Бросил резко руку вперед, и сиреневое

марево над реактором стало разрастаться, запульсировало, как послушное существо. Двенадцатый укрощал дикую, необузданную силу, которая рвалась наружу из реактора.

По руке Снежного короля текла кровь, видимо очередь из пистолета все-таки достала его. Но он не обращал внимания на раны. Кровь капала на пол и растекалась, как ртуть, свертываясь в подвижные юркие шарики.

А госпитальер с ужасом начинал осознавать суть замысла этого существа, которое когда-то называлось человеком, и ужас от этого осознания затмевал ощущение безысходности своего положения...

Сомов ощущал, что погибает... Ощущал явственно, что тонет, и нет сил сопротивляться. Он не мог спасти себя. Не мог спасти восемнадцать миллионов человек на этой планете.

Он не мог ничего!

Во всяком случае сперва он думал именно так. А потом мозаика начала складываться в голове... И вдруг часть его личности, будто давно ожидая это, заняла предназначенное ей место в чужой головоломке. В чудовищной головоломке, основой которой служил пресловутый двенадцатиугольник.

И в госпитальере тонкой струной зазвенела радость освобождения. И лед рассыпался. И в лицо ударил теплый ветерок. Все встало на свои места. Он разогнулся, повел плечами, сбрасывая сковавший его панцирь бездвижия и бесполезности.

Снежный король вдруг встревожился.

Из реактора вытекал теперь не мерцающий сиреневый свет, а спрут непроглядной тьмы, который, подобно выпущенному из пыльной старинной лампы джинну, сначала неуверенно, но все более сноровисто ощупывал окружающее. Щупальце мрака устремилось к протянутой руке Снежного короля, воссоединилось с ним, и человеческая фигура стала темнеть, вскоре превратившись в плоский силуэт на фоне идущего вразнос субатомного реактора.

– Ты не сможешь!
– воскликнул Сомов.

Снежный король опять повернулся к нему. Сейчас он представлял из себя кусок тьмы, вставленный в окружающую действительность. Но были видны мерцающие голубым глаза. И в этих глазах сейчас светилось недоумение и опасение.

– Ты...
– он не закончил.

– Да, - кивнул Сомов.
– Ты не сможешь ничего... Я... Мы не позволим...

Госпитальер ощущал, как со всех сторон в него хлынула светлая сила, разбивающая лед вокруг. В это силе была теплая энергия земли. И тьма, тянущаяся от реактора, вдруг начала отступать.

И Двенадцатый снова обрел вещественность существа из этого мира.

А потом послышался крик, полный безумной, страшной, непередаваемой ярости.

И Снежный король рванулся к госпитальеру.

Он двигался быстро. Не так быстро, как его «растопленные», но тоже невероятно быстро. Сомов понял, что это порождение ночных кошмаров сейчас разорвет его.

Но возникло еще движение - это Филатов, пришедший в себя, вскочил на ноги, столкнулся со Снежным королем. Тот отлетел в сторону, упал и пружинно поднялся.