Господь хранит любящих
Шрифт:
Вопрос: «Как вы полагаете, что она предпримет теперь?»
Ответ: «Думаю, она попытается покинуть Австрию и перебраться в другую страну, возможно даже на другой континент».
Вопрос: «Вы полагаете, что она в состоянии сделать это?»
Ответ: «У нее есть преданные друзья, которые, несомненно, ей помогут».
Вопрос: «Вы можете назвать имена этих преданных друзей?»
Ответ: «Нет».
Это были все высказывания Петры. Мне хватило и этого, но я не хотел пугать Сибиллу:
— Смех, да и только! Пустая болтовня и потуги на
— Что нам теперь делать?
— Я поеду в Вену, — сказал я. — В газете написано, что она вернулась туда. В Вене я тоже определенно сделаю тебе паспорт и потребую от Петры объяснений. К тому же, если я появлюсь снова, полиция успокоится.
— А как мы уедем из страны?
— Никто не может запретить мне лететь в Рио. Я полечу один, по служебным делам. Ты вылетишь следом с фальшивым паспортом. Ничего вообще не может случиться.
Я говорил так, чтобы успокоить ее. Я умолчал о том, что во всех аэропортах и на пограничных пунктах, конечно, уже висят ее фотографии. Но и тут был выход. Можно перекрасить волосы и сделать другую прическу. И фото на паспорте можно подретушировать.
Я всеми силами старался помешать Сибилле удариться в панику. Если у нее сдадут нервы, мы никогда не выберемся из Европы.
— Я каждый вечер буду тебе звонить, — пообещал я часом позже, когда мы прощались.
— Каждый вечер? — В ее глазах блеснули слезы. — А как долго тебя не будет?
— Всего несколько дней, не волнуйся, родная.
— Возвращайся, пожалуйста, возвращайся скорее! Я так боюсь! Я ужасно боюсь!
— Я вернусь как можно быстрее, — сказал я.
Когда моя кабина отправлялась, Сибилла стояла у окна и махала мне.
Я тоже махал до тех пор, пока гондола не спустилась ниже и не заслонила собой сначала вершину горы, потом дом, окно и Сибиллу.
Тем же путем, что и сюда, я вернулся в Австрию: в грузовике с кофе Алисы Тотенкопф. Я позвонил ей из Траунштейна, и она выслала за мной машину. Все прошло нормально. День складывался удачно до самого вечера. Я сел в дневной поезд на Вену и отправился в вагон-ресторан. Я был голоден и чувствовал себя отлично, потому что знал точно, что мне надо делать. Мой сосед по столику указал мне на первые участки автобана Зальцбург — Вена, которые еще только строились. Они чернели среди снегов, там работали многочисленные краны и экскаваторы. Один раз промелькнул новый мост, покрытый для защиты от коррозии ярко-красной краской.
Потом я прошел в свое купе и немного почитал. Почувствовав себя усталым после выпитой полбутылки вина, я заснул, и мне снилась Сибилла. В моем сне мы были уже в Рио и лежали на залитом солнцем пляже Копакабана. На Сибилле был белый купальник, и она дочерна загорела. Все мужчины заглядывались на нее. На пляже было множество красивых женщин, но для меня Сибилла была прекраснее их всех. Во сне я признался ей в этом, а она ответила, что я для нее самый прекрасный мужчина и ей не надо никого другого.
33
В
Я не откладывая поехал в полицейское управление. Там я спросил дежурного комиссара отдела убийств и предъявил свой паспорт, в котором благодаря Алисе Тотенкопф не было никаких отметок о въезде-выезде. Я опротестовал показания Петры Венд прессе и заявил, что выражение «преданные друзья», несомненно, было направлено против меня, чтобы бросить на меня тень подозрений.
Комиссар возразил, что никому не придет в голову подозревать меня и что мое состояние можно понять. Он уважительно относится к моим чувствам к пропавшей. А чем я собираюсь заняться в Вене, спросил он.
— Хочу поговорить с госпожой Венд.
— Стало быть, вы думаете, что госпожа Лоредо жива?
Я проявил больше истеричности, чем следовало:
— Господи, Боже мой, и вы туда же! Понятия не имею! Это что, преступление, если я пытаюсь внести ясность в свое положение? А как бы вы поступили на моем месте? Отправились бы домой и постарались обо всем забыть?
Однако мой возмущенный тон возымел свое действие. Комиссар еще раз заверил меня в своих симпатиях, как я и предполагал. Теперь я задал вопрос:
— А что предполагает полиция?
— У нас нет никаких оснований считать, что госпожа Лоредо мертва.
— А что она жива — есть?
Он воздел руки к небу и бессильно опустил их.
— Следовательно, тоже нет, — сказал я. — Кроме утверждений госпожи Венд.
— Утверждения — еще не доказательство.
Я попрощался и поехал назад в отель. Снова пошел снег. Снег приглушал шум машин. Я вдруг осознал, что в Вене очень тихо. В номере я написал письмо руководству своего агентства, которое состояло из трех человек. Двоих из них я знал. Я просил о своем назначении в Рио-де-Жанейро. После всего, что произошло, писал я, мне трудно оставаться в Европе. Агентство всегда выражало пожелание, чтобы я согласился работать в Рио. Я говорил по-португальски. И я хорошо переносил климат.
Я задумался, не стоит ли подлить страданий по поводу утраты Сибиллы, и решил, что не стоит.
Эти трое из руководства были пожилыми людьми. Любовь давно не имела для них никакого значения, напротив, раздражала. Я коснулся только сути дела и напомнил о том, что в 1947 и 1948 годах сослужил агентству неплохую службу в Бразилии. Могу вылететь в любое время, писал я.
Стемнело.
Я заклеивал конверт и думал о Сибилле. Наверное, она сидит у окна и смотрит на снег. Интересно, работает ли канатная дорога?
Я поднял телефонную трубку. С коммутатора ответили:
— Господин Голланд?