Господь хранит любящих
Шрифт:
— Вы замужем?
— Да. И у меня есть сын. Вы этого не знали?
— Вы мне не рассказывали.
Разрезая мясо, она между прочим заметила:
— Мой муж живет во Франции. Мы редко видимся, в Париже у него очень много дел. Томми семь лет. Я отдала его в хороший интернат. Ведь, если ты постоянно занят на работе, невозможно как следует заботиться о ребенке.
— Конечно, — подтвердил я.
Я думал: возможно, я переоценил эту женщину. Возможно, она не столь уж опасна. Через три дня должен прийти ответ из Франкфурта. Через десять я смогу улететь.
—
— Я не помогаю убийцам.
Это звучало однообразно. Это и должно звучать однообразно. Тупо и однообразно. Я буду это повторять до тех пор, пока она не сочтет меня примитивным недоумком. Если потребуется, я буду повторять это все десять дней.
После ужина Петра повела меня в один бар, который я еще не знал. Он оказался страшно похож на бар Роберта Фридмана на Курфюрстендамм. Эта схожесть меня напугала. Здесь царил полумрак и были похожие стулья красного бархата, и свечи на столиках, и красные обои, и даже стойка походила на стойку Роберта. Мое сердце екнуло, когда я увидел пианиста, но тот играл только шлягеры, которые меня не трогали.
После двух стаканчиков виски меня уже вообще ничего не трогало. Я внезапно обрел уверенность, когда заметил, что Петра, напротив, становится все неувереннее. Женщина, которая так быстро напивается, не может быть опасной.
— Господин Голланд! — Ее глаза теперь блестели и губы были влажными.
Мы сидели за стойкой бок о бок, хотя я оставил Петре достаточно места. Но она передвинулась ко мне совсем близко, так, что я чувствовал запах ее духов и кожи.
Пахла она приятно. Виски согрело меня, и я думал о Сибилле и о пляже в Рио и чувствовал себя в полной уверенности.
— Да?
Сигарета в ее пальцах слегка подрагивала.
— Вы симпатичный парень, господин Голланд.
— Спасибо.
— Перед этим… я вам наврала.
— Да?
— Когда я говорила о своем муже.
Она придвинулась еще ближе. Ее голубые глаза были огромными. Поблизости играл пианист. Никто не мог слышать нашего разговора. Рыжеволосая барменша интересовалась одиноким мужчиной на другом конце стойки. В баре было немного посетителей, а те, что были, вели себя очень тихо.
— Я говорила, что редко вижу своего мужа, да?
Я кивнул.
— Так вот, это неправда. Я с ним вообще больше не вижусь. Уже три года…
Она положила свою руку на мою. Вот и настал черед близости, подумал я. Час сокровенных признаний. Ну, и что дальше? Надо дать ей высказаться. Значит, я должен молчать. Я буду пить, курить и сочувственно внимать. Каждый уходящий час приближает тот день, когда все останется позади и я навсегда буду с Сибиллой…
— …Мой муж архитектор, — продолжала Петра. — Не думайте, что я хочу сказать о нем что-то плохое, нет. Пока мы жили вместе, мы были самой счастливой парой в Вене. О нас все говорили. Это был образцовый брак. Мы никогда не ссорились. Он всегда был добр ко мне. И очень любил Томми. Это правда, он был трогательным отцом…
Она
— Не слишком много содовой, — сказала с улыбкой Петра.
— Хорошо.
Петра пила. Полумрак бара был ей на пользу. Сейчас она выглядела великолепно, ее щеки порозовели.
— …Потом пришел этот парижский заказ. Высотный дом, совместно с Ле Корбюзье [74] . Он посоветовался со мной, принимать ли заказ. Конечно, принимать! Такой шанс выпадает раз в жизни, так ведь?
74
Ле Корбюзье (Le Corbusier) Шарль Эдуар (1887–1965) — французский архитектор и теоретик архитектуры. (Прим. ред.)
— Разумеется.
— Ну вот, он уехал… Поначалу он писал мне каждый день… и я должна была выехать следом… а потом он встретил эту женщину, Рамону Леблан.
— Актрису?
— Вы ее знаете?
— Только по фильмам.
— С ней он и живет. Уже три года. И не собирается возвращаться.
— А почему вы не подадите на развод?
— Он не хочет развода. Говорит, что не видит на то оснований. Что любит только меня и ребенка.
— Он присылает деньги?
— О да, конечно! — Она высоко вскинула голову. — Зачем я вам все это рассказываю? Идемте танцевать!
— Я не слишком хорошо танцую. Моя нога…
— Это всего лишь «Английский вальс». Идемте!
Мы танцевали. Пианист склонялся в поклоне каждый раз, когда мы проплывали мимо него. Рыжеволосая барменша улыбалась. Другие танцующие пары улыбались. Все находили нас очень симпатичными. Я держал Петру в объятиях, она была теплой и податливой и тесно прижималась ко мне.
Один раз она споткнулась.
— Извините, — сказал я.
— Это не ваша вина. Просто я пьяна. Проводите меня домой.
— Как пожелаете…
— Поднимемся на минутку и выпьем по чашечке кофе!
— С удовольствием.
— Вы правда очень милы, господин Голланд. Правда.
35
Она жила на верхнем этаже виллы, в обустроенной мансарде. Здесь была веранда, кухня, ванная, спальня и большая мастерская со множеством эскизов и современной живописью на стенах. Невысокая мебель, ковры и покрывала светлых тонов и куча разноцветных подушек на широком диване.
Мы вошли в мастерскую. Петра расстегнула пальто и сбросила его прямо на пол. Я поднял его.
— Знаете что, это безумие — пить в такое время кофе. Потом невозможно будет заснуть.
— Конечно. — Я был полон решимости во всем соглашаться с ней.
— Вы же любите виски. У меня есть целая бутылка. Не желаете глоточек?
— С удовольствием.
— Идемте!
Мы пошли на кухню, прихватив бутылку, стаканы и содовую. Петра открыла холодильник и вынула ванночку со льдом.