Господь — Пастырь мой
Шрифт:
Ни лести убогой, ни фальши казенной
Они никому не простят.
Здесь двери открыты наивным и смелым,
Кто честен и сердцем богат.
И кружатся, кружатся ветки омелы.
Доверчивый маленький сад.
О гордые призраки, стойте на страже
Священного пламени свеч.
А мы своим детям и внукам расскажем
Заветные стены беречь.
Поведаем тем, кто придет нам на смену,
Как мы, непогоде назло,
Несли в этот дом и сухое полено
И песни живое тепло.
Прибой то ревет, то молчит, опадая,
И целую ночь напролет
Нам голосом юным хозяйка седая
Старинные
Мария Степановна всегда радовалась приезду ее давней подруги певицы Надежды Андреевны Обуховой. Она, сев за рояль, пела ей романсы. Просила никого не приглашать: «Я пою тебе». Но Мария Степановна, желая поделиться с другими прекрасным, открывала незаметно окно и собравшиеся на улице поклонники певицы ей рукоплескали. Обухова немного обижалась.
Однажды, приехав на летний отдых в Феодосию, Надежда Андреевна заболела и умерла. Узнав о ее смерти, Мария Степановна поехала в город. Ей сказали, что покойная находится в морге. Когда она вошла туда, то увидела непокрытое тело Надежды Андреевны, а вокруг нее — мертвых бродяг. Мария Степановна была расстроена таким отношением к человеку работников морга и поспешила в Коктебель, чтобы привезти чистую простыню. Потом она говорила мне: «Надежда Андреевна поистине была народной, я ее увидела вместе с этими несчастными людьми».
Мария Степановна рассказывала о том, как однажды Надежда Андреевна получила письмо от заключенного. Находясь в общей камере, он любил слушать радио, часто слышал голос Обуховой, он очень нравился ему. Как-то во время пения соседи по нарам подняли шум. Тогда заключенный взял свой сапог и бросил в них: «Ша! Надька поет». Она приняла это как бесценный подарок.
В последние годы жизни Мария Степановна болела. Прилетев к ней из Южно–Сахалинска, я увидел это. Медсестра один раз в день приходила к ней на помощь, а вокруг никого — осенью Коктебель был пустынным, все паломники уезжали домой. Я послал телеграмму в институт, чтобы мне предоставили отпуск, потому что нужно ухаживать за больным старым человеком. Дали. И я все дни моего пребывания в Доме помогал Марии Степановне. У нее пересыхало во рту, и нужно было давать ей питье. Она насыпала в термос сухой шиповник и заливала его кипятком. Этот настой она называла шипшиной. Он был целебный, помогал восстанавливать физические силы. Мария Степановна окрепла. Перед моим отъездом она дала мне письмо: «Это я написала благодарность твоей маме». Письмо было очень теплое и светлое. К сожалению, оно утрачено.
Потом она подошла к письменному столу, выдвинула ящик и достала пятьдесят рублей.
— Это тебе.
— Мария Степановна, у меня деньги есть, и билет на самолет куплен. Не надо.
— Возьми, а то у меня своруют.
Может быть, ее это огорчило, но деньги я не взял, потому что знал о ее нелегком материальном положении.
Как-то в гости в Дом поэта приехала писательница Мариэтта Шагинян. Мы с ней были очень хорошо знакомы, она мне дарила свои книги с автографами. Любила писать о Ленине. Мария Степановна беседовала с ней, а потом, когда уже настало время уезжать, Шагинян подошла проститься с Марией Степановной.
— Хотя ты и партийная дура, — сказала ей Мария Степановна, — но я благословлю тебя.
Перекрестила ее, они расцеловались и разошлись.
Частым гостем Марии Степановны была Анастасия Ивановна Цветаева. Еще в десятые годы прошлого века она вместе с сестрой Мариной и Сергеем
Мария Степановна послала Анастасии Ивановне акварель Волошина:
«С любовью и нежностью милой Асе из Максиного гнезда и мест, где ты росла, познавала. От всех тех, кто тебе был дорог: от Макса, Пра и меня приими самое лучшее, что мы могли дать. 7 ноября 1974 Коктебель. М. Волошина, Маруся».
Мне Мария Степановна тоже подарила акварели — три. Сделала надписи, чтобы не подумали, что они украдены. В ее доме посетители воровали книги из библиотеки.
На акварели «Дорога к морю» написанной 27 сентября 1927 года, сделала надпись:
«Милому Вите. И неси в мир Макса, а остальное все знаешь сам. М. Волошина. Коктебель. Дом поэта. Сочельник 1973 г.».
На акварели 1928 года написала:
«Вите Мамонтову с самыми добрыми чувствами. Улыбку Макса. — Неси в свои странствия странствий лучшее из наваждений земли. М. Волошина, Дом поэта. Коктебель, 1971 г.»
На акварели, написанной в сентябре 1931 года, под названием
«Дремлют под розовой, полной луной
Нагроможденья холмов и заливов»,
написала: «Милому Виктору. С сердечной нежностью. М. Волошина. Коктебель. Осень 1966 г.».
В ноябре 1971 года Мария Степановна приехала на выставку акварелей Волошина в Москве. Простудилась. Узнав об этом, я приехал навестить ее. Она мне подарила альбом акварелей «Пейзажи Максимилиана Волошина» — двенадцать цветных репродукций в папке. Надписала: «Милому Вите с радостью и нежностью. М. Волошина. Москва 1971 г. 30. XI».
Весной 1976 года, узнав, что Мария Степановна больна, Анастасия Ивановна приехала в Коктебель помочь ей. 16 мая она написала мне в Москву: «Сегодня Марии Степановне стало плохо (часто падает) — вызвали скорую, потом врач, уколы, давление 220 на 90, рвота и тошнота, гипертонический криз. Лежит. К концу ли идет Маруся? Неясно. Падения участились. Ослабла. Я сидела возле нее, говорила тихо молитвы. Она мне:"Не шепчи!". Молитесь за нее, Витенька, Ваша молитва дойдет. Когда в себе, не смиряется:"Я не чувствую, что грешна". И чтобы если конец близок — то светлый бы. Артос и Вашу святую воду до криза принимала».
Летом Анастасия Ивановна снова пишет мне: «Мария Степановна очень слаба после четырех падений головой об пол, в кровь. В больнице. Уже совсем не может ходить одна. Но горда и раздражена и теперь молится:"Господи, за что Ты меня так мучаешь?"
На мое ей, что это слово Мефистофеля, что надо каяться:"Я не чувствую, что виновата". Артос и святую воду при мне с утра приняла. Молитесь о ней, Витенька».
25 октября 1976 года в присутствии А. И. Цветаевой Мария Степановна отметила 89–летие.
В последующие дни здоровье ее стало сильно ухудшаться. 15 декабря в 17:00 потеряла сознание. Доктор Н. С. Левченко констатировал отек мозга. 17 декабря в 10 часов утра, не приходя в сознание, скончалась.
Тело Марии Степановны лежало в комнате первого этажа. Я всю ночь сидел возле гроба, читал Псалтирь. Было ощущение покоя, неземной тишины. Невещественный свет.
20 декабря были похороны. Среди выносивших был и я. Гроб до могилы несли на полотенцах. Он словно плыл по воздуху. Когда все восходили на холм, встретили большое стадо овец.