Господь — Пастырь мой
Шрифт:
После того, как все приложились к телу владыки, случилось нечто замечательное и неожиданное. Люди безмолвным кольцом окружили гроб и долго стояли возле него. Не было произнесено ни слова. Все вокруг было полно благоговейным любовным молчанием: будто мир и покой владыки изливались на нас, а от нас вновь возвращались к нему. Нечто похожее случилось накануне похорон, уже после наступления темноты, около десяти вечера. Никто не хотел уходить домой. Даже дети сбежались, чтобы побыть с владыкой. Всем хотелось остаться с ним немного подольше — в бдении
Незадолго до своей кончины владыка в соборе после службы говорил о своей надежде: «В союзе дружбы и сотрудничества между тем, что останется от меня, владыкой Василием и владыкой Анатолием, я надеюсь, мы будем строить единую Церковь; что те разногласия, те расхождения, которые разрывали нашу жизнь в этом приходе в течение последнего года, будут побеждены. И что снова у нас будет, как в самые трудные, но и самые творческие времена, единство творческих сил православных людей для строительства Церкви».
Мои рижские друзья, посещающие Лондонский собор во время своего пребывания в Англии, писали мне, что после ухода владыки атмосфера прежней церковной жизни сохранилась, здесь всегда «живет его доступный дух».
«Мы должны быть сиянием Божественной любви, мы должны быть любовью», — всегда говорил владыка. Он был поистине апостолом любви. Печать апостольского духа была в нем. Не случайно день его кончины — день равноапостольной Марии Магдалины. Этот апостольский дух владыки почувствовали в дни пребывания у него в мае 2000 года мои московские друзья психологи Федор и Ольга. «В лице владыки, — писали они мне, — мы встретились с личностью апостольского ранга».
«Митрополит Антоний, — писал Сергей Аверинцев, — принадлежит к тем христианам, вера которых — не уютное тепло для души, а огонь духа, как во времена пророков, мучеников, пустынножителей, когда люди были готовы на любую жертву, шли до конца и делали невозможное. Огонь — это и есть огонь, его не примешь ни за что другое».
Нет никакого сомнения в том, что Церковь причислит митрополита Антония Сурожского к лику святых. Он — живой святой, — сказал о нем Сергей Аверинцев еще при жизни владыки.
Весной 2003 года я получил подарок от владыки — его книгу «Пути христианской жизни» с надписью: «О. архимандриту Виктору, надеюсь — на радость. м. Антоний».
Все мы ждем радости, и она приходит к нам от Господа.
Душа «Дома поэта»
В Восточном Крыму, в Коктебеле, который находится в восемнадцати километрах от Феодосии, в середине излучины красивой бухты стоит дом, в котором до 1932 года жил и работал талантливый поэт и художник Максимилиан Александрович Волошин.
После ухода поэта в доме постоянно жила его супруга Мария Степановна Волошина. Она прожила 89 лет.
Мария Степановна родилась 12 октября 1887 года в Санкт–Петербурге на Боровой улице в семье слесаря С. Я. Заболоцкого и его жены П. А. Заболоцкой;
Родители матери жили в Режице (Резекне). Бабушка со стороны матери — Анастасия Григорьевна Антонюк, староверка, раскольница, всегда молилась.
В 1893 году Мария вместе с братом и матерью впервые приезжают в Режицу. Они жили у бабушки в доме на горе, вблизи развалин дивного замка. Весь день с ребятишками они проводили на реке Речица.
8 июня 1895 года в Режице умер от чахотки отец, С. Я. Заболоцкий, ему было 34 года, он был поляк. Перед смертью он причастился. Отпевал его ксендз Конвалевский. Его похоронили на Режицком кладбище 10–го июня.
В конце июля 1895 года Мария ездила с дедом и матерью в имение под Дикабургом (Даугавпилсом), где мать арендовала фруктовый сад.
Как-то в ноябре, когда с обозом яблок ездили в Режицу и по дороге спасались от волков, Мария чуть не замерзла, вывалившись из возка на снег.
Весной и летом 1896 года снова жили в Режице.
Жили Заболоцкие очень бедно. Мать Параскева работала прачкой, ходила к людям стирать. От непосильного труда (приходилось стирать в холодных квартирах, дышать мыльными испарениями) мать заболела чахоткой. Она стала физически угасать.
Маленькая Маруся, видя страдание матери, жалела ее и сильно переживала. Зимой 1898 года она попыталась отравиться, чтобы облегчить жизнь больной матери, изнурявшей себя работой. Об этом случае было написано в столичной газете, и все были потрясены необыкновенной человечностью ребенка. Многие пожелали помочь Марии. Особое усердие в этом проявила знаменитая актриса В. Ф. Комиссаржевская.
Мария Степановна впервые увидела своего будущего мужа Максимилиана Александровича, когда ей было пятнадцать лет. Это было в Крыму, в Биюк–Ламбате.
Она получила медицинское образование. В Санкт–Петербурге прослушала специальные курсы по оспопрививанию, получив звание оспопрививательницы, а потом получила удостоверение акушерки первого разряда.
Мария Степановна работала заведующей амбулаторией в Дальних Камышах в Крыму (1920–й год), имея звание фельдшерицыакушерки.
В Коктебель приходила по субботам. Почти всю гражданскую войну она жила между Дальними Камышами и Коктебелем. Длилось это года два. Время было тяжелое. Ходила пешком через горы, это было очень опасно. Был голод, ловили молодых и детей и ели. Трупятину отвергали.
Об этом ей тяжело было вспоминать, тошнота подступала к горлу.
В 1921 году Мария Степановна продолжала медицинское образование в Симферополе.
Дом, в котором жили Волошины, построил Максимилиан Александрович.
В комнаты со всех сторон проникало много света, воздуха и моря. Из каждой комнаты видно море, а обращенную на восток мастерскую, которая была построена из природного камня цвета охры, через четыре больших итальянских окна затоплял ливень света. Свет и расплавленное море — основное настроение мастерской.