Господа Магильеры
Шрифт:
– Отрекся кайзер или нет, неважно! – громко сказал гросс-штейнмейстер Кройц, - Мы еще не отреклись. Даже если бы хотели бы, это не в нашей власти. От магильерского дара не отрекаются. Вы ведь не думаете, что я позволю этим кухаркиным детям просто ворваться сюда и передушить нас, как цыплят? Мы магильеры. У нас есть сила духа. Надо лишь продержаться, пока не подойдет помощь. Они увидят, что слуги кайзера стоят насмерть, не боясь угроз и не отступая ни на шаг. Это произведет впечатление на сатанинское отродье! Еще как произведет. Они бросятся врассыпную, сообразив, на кого подняли свои грязные руки. И уже завтра будут молить, чтоб Ордена не гневались на них за
Гросс-штейнмейстер Кройц говорил уверенно, еще не подозревая, что его собственное тело изменило ему. Что нижняя челюсть самым явственным образом подрагивает, а колени дрожат. Удивительно. Когда он появлялся на заседании Совета, печатая шаг тяжелой, как у Статуи Командора, поступью, мне казалось, что стоит ему ударить посильнее ногой, и мраморный пол попросту лопнет, как фарфоровая тарелка. Он и в самом деле мог бы сделать подобное. Я видел, как он щелчком пальцев на выездной инспекции смял бетонный французский блиндаж, так, точно это была жестяная коробочка из-под конфет. Но его тело более не было каменным, оно сдалось. Теперь гросс-штейнмейстер Кройц был сделан не из тяжелого гранита, а из липкой глины. И мне сделалось неприятно, когда он положил свою необычно мягкую подрагивающую ладонь на мое плечо. Сейчас он не расколол бы и черепка.
Я сбросил его руку и шагнул к окну, делая вид, что меня интересует происходящее на улицах и не слушая более сердитого рыка гросс-лебейнсмейстера Хандлозера.
Там происходило черт знает что. Днем собравшиеся вокруг здания штаба люди походили на разбросанные хлебные крошки, только суетливые, ни минуты не пребывающие в неподвижности. Тревожные, беспокойные крошки. Они вьюгой вились вокруг здания, подчиняясь невидимому ветру, собирались в группки, то более крупные, то помельче, рассыпались и вновь собирались. Я не видел их лиц, но мне казалось, что все они неотрывно глядят на меня, и в такие моменты дурнота подкатывала к горлу, а тело делалось слабым, наполнялось тяжелой и мутной жижей, как от грязного растаявшего снега, что обычно остается на половой тряпке в прихожей.
Над толпой реяли плакаты на серой бумаге и неряшливо написанные транспаранты с корявыми буквами. Несколько я, то ли от скуки, то ли бравируя собственной выдержкой, прочел. «Кровавой своре кайзера не уйти от ответа!» «Приговор палачам из Киля!» «Мертвецы не прощают!». Кажется, меня заметили. Толпа засвистела, заулюлюкала, зазвенела вразнобой сотнями голосов. Потом полетели булыжники.
Сразу два или три ударили в стену здания этажом ниже, тревожно и гадко зазвенело выбитое стекло. Из толпы выпорхнуло еще несколько быстро приближающихся точек. Одна из них явственно стала отклоняться в сторону, зато другая устремилась прямо ко мне, на глазах делаясь отчетливее. Она бы непременно проломила стекло в кабинете для совещаний Совета, а может, и размозжила бы мою отупевшую от бессонницы голову, если бы вдруг не замерла неподвижно на некотором удалении.
– Витцель! – раздраженно бросил гросс-люфтмейстер Келлер с такой гримасой, словно у него внезапно разболелся зуб, - Извольте держаться подальше от окна. Пару булыжников я, конечно, перехвачу, но не уповайте на меня, когда оттуда полетят пули! Или вам не терпится пополнить свиту нашего обер-могильщика?..
Я поспешно отошел от окна. Келлер прав. Совершенно ни к чему изображать подсадную утку.
– Возможно, это было бы не самым плохим развитием событий, - усмехнулся я, - В нынешней Германии, кажется, мертвецом быть проще, чем живым. Хотя и они, я слышал, в последнее время изъявляют недовольство. Кажется,
– Нет, - сказал Линдеман, - Пока нет.
Гросс-тоттмейстер заговорил впервые за долгое время. Не из надменности, он был молчалив по своей природе. Не знаю, правда или нет, но говорят, что могильщики – самые молчаливые люди на свете. Если так, гросс-тоттмейстеру Георгу Линдеману следовало бы быть немым. Он был могильщиком миллионов.
Упоминание мертвецов разозлило гросс-фойрмейстера Гольца, все еще вертящего свою папиросу. Забавная деталь – он, способный превратить в огромный костер целое здание, никогда не подкуривал папирос, используя свой магильерский дар. Считая подобные жесты рисовкой, он всегда держал при себе старомодную серебряную зажигалку.
– Очень ободряюще, господин смертоед! Очень замечательно! Если бы мы были осаждены ордой гниющих мертвецов в мундире, ситуацию можно было бы назвать действительно неприятной, а?
– Мертвецы недовольны, - сказал на это гросс-тоттмейстер, - С этим нельзя спорить. Но они находятся в полном подчинении моих тоттмейстеров. И бунтовать не способны, как не могут бунтовать пальцы против руки.
– Поразительно обнадеживающие сведения! Значит, ваше некрозное воинство пока еще удерживается на поводке? Удивительно, господа. Единственное в этой стране, что подчиняется хоть какому-то порядку, уже кишит могильными червями. Удивительно, честное слово!
– Можно вернуть человека из мертвых и без привязки его воли к воле поднявшего его тоттмейстера, - пожал плечами Линдеман, - С точки зрения нашего Ордена это не представляется чем-то сложным, даже напротив. Но традиции Чумного Легиона и воля кайзера не допускают существования свободных, подчиненных лишь самим себе, мертвецов. Так что нет. Мертвецы не будут бунтовать, пока находятся в распоряжении моих тоттмейстеров.
Линдеману, несомненно, скоро поставят памятники на всех главных площадях французских и британских городов. Его вклад в разгром Германии трудно преуменьшить. Однако не завидую скульпторам в таком случае, им придется несладко. Потому что во внешности Линдемана, несмотря на весь тоттмейстерский ореол, нет ничего зловещего или даже примечательного. Он – маленький сутулый человечек с бритой головой, молчаливый и склонный к нервному тику. А послушать его прозвища!.. Пожиратель. Кладбищенский Генерал. Чумная Гиена Кайзера. И такое неказистое воплощение. Многие будут разочарованы, когда тысячи каменных, медных и чугунных Линдеманов увидят свет.
Гольц отшвырнул зажигалку.
– Да! Только свободных мертвецов нам пока не доставало! Мало нам было облаченных в мундиры покойников, марширующих по вашему щелчку. А так бы нас штурмовали уже разлагающиеся солдаты! Жаждущие разорвать на части всех живых - за то, что приговорили честно выполнивших свою задачу мертвецов вновь идти на фронт. За то, что раскопали могилы и отправили их вместо себя жрать осколки! Траншейное мясо!..
– Рюдигер! – Людендорф поднял руку, призывая гросс-фойрмейстера к спокойствию.
Гросс-тоттмейстер Линдеман, ничуть не смущенный, поднял голову и сказал, медленно, разделяя слова:
– Мое траншейное мясо, господин Гольц, год назад спасло всю Германию, когда все мы стояли на пороге поражения, самого страшного в нашей истории. Насколько я помню, ваши фойрмейстерские части не оправдали возложенного на них доверия. Германию, как и много лет назад, спас Чумной Легион. Мы переломили ход войны и одержали несколько значительных побед.
– От ваших побед разит могильной гнилью!