Господа Магильеры
Шрифт:
– Не зубоскаль, пожалуйста. Если ты решил меня в чем-то переубедить, это пустая трата времени. Я уже сказал свое слово.
– Я этого слова еще не слышал, - заметил Манфред, - Но уверен, что надолго оно не затянется. Ты никогда не был силен в ораторском искусстве. Итак – почему? К чему это показное юродство? В чем смысл этих наигранных жестов? Король в изгнании? Добровольный отшельник?
– Мне стало отвратительно все магильерское, - ответил Клаус. Рядом с Манфредом, облаченный в висящую лохмотьями старую форму, он чувствовал себя дряхлой развалиной, - Я понял, что такое магильеры. Магильеры –
– Искусство.
– Это искусство рано или поздно встанет на известные нам с тобой рельсы, Манфред. Не при одном кайзере, так при другом. Слишком уж ценное… искусство. Да, я слышал, что сейчас творится в Берлине. Но я с этих рельс спрыгнул. Извини.
– Магильерство – это дар. Способность подчинять себе материю, - терпеливо и почти мягко сказал Манфред, - Если ты используешь инструмент только для убийства, это не значит, что им нельзя и созидать. Каждый из нас умеет дробить камнями кости, проламывать головы и копать траншеи. Мы мастера осадного и инженерного дела. Но вместе с тем мы способны на множество вещей. Строить дома и мосты, копать шахты и колодцы, искать полезные минералы…
– Если дар может использоваться для войны, это проклятый дар.
– Конечно, - Манфред развел руками, и сделал какой-то неопределенный жест. Не такой, какой он обычно делал, чтоб поднять валун и обрушить его на пулеметное гнездо, - В этом, кажется, есть что-то библейское. Отречение. Очищение. Ты агнец, Клаус. Ты отрекся от своего искусства только лишь ради того, чтоб это искусство кого-то не погубило. В некотором роде это даже красиво.
Клаус мотнул головой. Присутствие Манфреда подавляло его и злило. Это был какой-то другой Манфред. А может, это он был другим. Каким-то другим Клаусом, беспомощным и глупым, стоящим перед многотонным валуном с безоружными руками.
– У нас есть сила, - сказал он, - А тот, у кого сила, всегда будет солдатом. В этой войне или любой другой. Я не хочу.
– Поэтому ты сдался.
– Поэтому я сделал свой выбор.
– Самокастрация. Удел мучеников, - Манфред поморщился, - Опять-таки, в этом есть что-то библейское. Ты – праведник, отрекшийся от проклятого дара, а я, видимо, змей-искуситель.
– Я всегда плохо знал Библию. Но я всегда знал, как строить… дома.
Клаус закашлялся. Оказывается, даже от небольшого монолога можно устать так, что начнут подламываться ноги. Словно перетаскал на спине добрую тонну камней.
Манфред поднялся с камня, на котором сидел, внимательно осмотрел брюки и стряхнул с них пыль. Он не воспользовался для этого своей силой, и Клаус был ему за это даже благодарен.
– Значит, так? Останешься тут? Блестящий штейнмейстер так и будет тягать камни на своем горбу, пока не умрет, всеми забытый, точно дешевая лошадь?
– Называй как хочешь. И закончим разговор на этом. У меня… много работы впереди.
– Извини, не хотел тебе помешать.
– Зачем ты приехал? – спросил Клаус устало.
– Чтобы повидать своего старого боевого товарища, конечно.
– Чепуха. Я слишком хорошо тебя знаю, Манфред. Заканчивай.
Манфред переменился в лице. Он не смутился. Такие, как он, не умеют смущаться, но холодные серые камни
– Ты прав, у меня к тебе есть нечто большее, чем пустой школярский разговор на тему жизни, смерти и библейского предназначения. У меня есть предложение.
– Даже не представляешь, сколько предложений мне пришлось отвергнуть в последнее время… - пробормотал Клаус.
– Но я могу помочь тебе.
Один из камней вдруг поднялся в воздух и осторожно попытался приткнуться в кладку из прочих. Он двигался мягко и легко, как невесомая бабочка. Клаус следил за его передвижениями, но когда камень уже готовился занять свое место, оттолкнул его рукой. Камень не стал настаивать. Опустился на прежнее место.
– Мне не нужна помощь, Манфред. Выкладывай, что хотел, и хватит на этом.
Бывший обер-штейнмейстер вздохнул. Этот вздох оказался гулким и протяжным, как эхо, блуждающее в утесах.
– Понимаешь ли, сейчас – особенное время… Время, когда делается будущее
– Теперь уже ты впал в философствующий тон.
– Это не преувеличение. В Берлине сейчас творятся большие дела. Ты давненько отошел от столичной жизни и многого не знаешь.
– Кайзер бежал, страна в руинах, инфляция, голод…
Манфред дернул плечом.
– Да, наш старый дом рухнул. От него остались руины. Как и от твоего. Но на руинах часто поднимается что-то новое. Есть люди, которые хотят построить дом – как ты. Восстановить разрушенное.
Клаус недоверчиво усмехнулся.
– Масоны?
– Нет. «Вольные каменщики» не знают, что такое камень. Другие люди, Клаус. Люди, которые не хотят быть слепым оружием – как и ты. Люди, которые были им, но решили более не исполнять чужих приказов. Оружие поумнело, Клаус. Оно стало мыслить. Как ты.
– Оружие не мыслит.
– Магильеров запретили по всей стране. Но как ты думаешь, сколько из них осталось? Из тех, что не легли в пашни Франции, не сбежали за границу, не раскаялись? Их очень много, Клаус. Ты даже представить себе не можешь, как много. Они хотят возвести на руинах старой Германии что-то новое. Они запрещены, но они не ушли. Они тут. Всегда будут тут. От дара не отрекаются. Даже если он объявлен запретным.
Клаус пожевал губами.
– Значит, ты вербуешь меня? Куда? Партия этого… Дрекслера [26] ?
Манфред осклабился.
– Значит, что-то все-таки слышал, агнец?
– Немного. Слышал, он собирает под своим крылом старых фронтовых магильеров. Укрывает их от новых законов, сколачивает, преобразует. Какие-то тайные пароли, квартиры… Манфред, я слишком стар для этого. И, к тому же, мне есть, чем заняться. Перевороты не для меня.
– Перевороты? Оставь их детям. Никаких переворотов, - Манфред приблизился к нему, положил на спину руку, кажущуюся легкой, но способной сокрушить бетонную плиту толщиной в двадцать сантиметров, - Все серьезнее. У них есть власть.
26
Антон Дрекслер (нем. Anton Drexler; 13 июня 1884, — 24 февраля 1942), в нашей реальности - основатель НСДАП, позже возглавленной Гитлером.