Господа офицеры
Шрифт:
— Удачного побега! — и подполковник размашисто перекрестил Андрея Левченко и великого князя Николая.
…Левченко ловко полз сквозь загодя прорезанный в колючей проволоке лаз. Прапорщик Романов, неуклюже оттопырив зад, полз вслед за ним.
— Э-э! — тихонько окликнул Левченко часового — того самого турка, который обещал помощь и уже начал выполнять свое обещание — проделал эту дыру.
Тот подошел ближе, подал штабс-капитану руку, помог вылезти за проволоку и подняться.
— Эфенди офицер, только одна шинель, только один пистолет,
— Ладно, один так один, — покладисто согласился Левченко, принимая из рук турка шинель и «парабеллум». Ах, как горько стало на душе у Николеньки! Свобода была так близка, и вот… Ведь не будет никакого следующего раза, после побега штабс-капитана турки непременно усилят режим охраны.
Но великому князю не пришлось долго горевать: Андрей сделал неуловимое движение рукой, и турок, изумленно икнув, осел на землю.
— Вы убили его? — с ужасом спросил юноша, оказавшись рядом с Левченко. — Это… Он же нам помог!
— Отставить разговоры! — грозным шепотом приказал штабс-капитан. — Дурак ты все же, прапорщик Романов. Забери его шинель, винтовку и быстро за мной. Жив он, не переживай, через пять минут оклемается. И, если не осел, как некоторые, скажет мне большое спасибо. Теперь его точно ни одна собака в пособничестве не заподозрит. А чтоб тебя вовсе совесть не мучила, отдашь его брату в Сухуме еще пятьсот рублей. Быстрее, прапорщик, чего ты ползешь, точно вошь по струне! И тише!
Но тут все пошло наперекосяк: один из часовых заметил подозрительное шевеление с караульной вышки. Он вгляделся… Ах, шайтан бесхвостый и тысяча джиннов, это же русские удрать пытаются, они уже вне периметра!
Ночную тишину распорола резкая трель свистка: часовой поднимал тревогу. Затем с вышки прогремел винтовочный выстрел. И еще один. К счастью для беглецов, стрелял турок из рук вон плохо.
Прямо перед ними был каменистый пологий склон: валуны, редкие невысокие деревца с кривыми стволами, чуть выше — островок из плотных зарослей колючего кустарника. Слева — берег озера Ван и «Большая Берта». Справа — расположение турецких солдат, роскошный штабной вагон Махмуда Киамиль-паши и два сборных домика для сменных немецких артиллерийских расчетов. Сзади — покинутый лагерь и караульное помещение лагерной охраны.
— Вперед, к тем кустам, перебежками! — уже не таясь, в полный голос крикнул Левченко. — Делай как я!
Меж тем тревога разгоралась пожаром, затрещали выстрелы с трех остальных вышек, из караулки выскочила бодрствующая смена охранников. Положение беглецов ухудшалось с каждой секундой, прямо хоть топись в озере Ван.
Великому князю не приходилось ранее бывать под пулями. Это оказалось очень страшно. В его глазах плескался ужас, но он мужественно двигался вперед, к спасительным кустам. Перебежка. Падение. Еще перебежка…
До кустов им добежать не дали, огонь охранников стал настолько плотен, что пришлось залечь за большим валуном. Сейчас под прикрытием винтовочного
— Из немецкой винтовки системы «манлихер» стрелял когда-нибудь? — отрывисто спросил Левченко.
— Только из нашей трехлинейки. Два раза.
— А-а, холера! Держи «парабеллум», винтарь давай сюда. Тяни пальцем вот этот крючок, предохранитель спущен, патрон в стволе. Не старайся в кого-нибудь попасть, просто пали в их сторону.
Андрей передернул винтовочный затвор, выпустил пять пуль подряд, целясь по солдатам на караульных вышках. Рядом тявкал «парабеллум». Турки приближались, их пули свистели над головами беглецов, высекали искры и каменную крошку из валуна.
— Похоже, нам каюк, — спокойно сказал Левченко, обернувшись к великому князю. — Ситуация безнадежная. Остается умереть в бою. Тебя неволить не могу, если хочешь жить — сдавайся. Ты же еще молодой совсем.
— Ага, как же! — возмущенно фыркнул юноша. — Не дождутся. Я дворянин и русский офицер! Лучше умереть со славой.
Страх у Николеньки куда-то исчез. Только вот было тоскливо и очень обидно, что все заканчивается именно так…
— Молодец, Коля! Тогда давай продадим наши жизни подороже. Экономь патроны, пусть ближе подойдут. Прекрати пока стрельбу, затаись, замолкни. Это их озадачит и напугает, туркам тоже неохота на два ствола дуриком переть. Нет, не уйти нам. Числом задавят, гады. Когда подойдут метров на пять, патронов не жалей, помирать, так с музыкой!
Вдруг со стороны лагеря послышался сильный шум: крики, выстрелы, треск ломающегося дерева, гитарное треньканье рвущейся колючей проволоки. Это пленные офицеры, возглавляемые подполковником, поняли, что происходит, и поспешили помочь беглецам, отвлекая внимание на себя. Они уже свалили два столба внутреннего ограждения и вот-вот могли вырваться за периметр.
Большая часть преследователей вынуждена была повернуть к лагерю и поспешить туда, иначе ловить пришлось бы уже не двоих, а двадцать пять русских. Замелькали приклады винтовок, грохнуло несколько выстрелов. По счастью, турки стреляли не в пленных, а в воздух.
Эта отчаянная, смелая до безрассудства и смертельно рискованная уловка облегчила положение беглецов: оставшиеся вдесятером турки не спешили лезть под пули двоих сумасшедших русских. Но надолго ли облегчение? Сейчас демонстративный бунт будет подавлен, с голыми руками много не набунтуешь. И все вернется на круги своя…
Но тут ситуация, словно по волшебству, изменилась стремительно и совершенно неожиданно. Среди залегшей цепи преследователей вдруг, как из-под земли, вынырнул турецкий офицер, начальник караула. Громогласно ругаясь, через слово поминая шайтана и его отпрысков, щедро раздавая пинки и затрещины, он поднял залегших солдат и, потрясая «наганом», побежал впереди них.
Но не к валуну, за которым притаились беглецы! А наискось вправо по склону, резко вправо, туда, где Левченко и Николая нет и не было.