Господин барон
Шрифт:
— О боги, почему вы меня вчера просто не убили?
— Не убил, потому что обожаю пытать врагов по утрам.
— Чудо-овище…
— Эгельберт! Мы сильно шумели? Что-нибудь разрушено?
Старик, разбудивший нас десять минут назад, сурово оглядел двух баронов, обнаруживших себя утром в одной кровати (ведь поместились же!), и выразив свое молчаливое возмущение падением нравов молодежи наконец соизволил процедить:
— Осмелюсь напомнить, господин барон, вчера был заключен вечный мир между баронствами Гравштайн и Виндифрош.
Я
— Когда?
— Вчера.
— Ничего не помню.
— Совсем?
— Воспоминания обрываются на том, как мы решили, что убивать Элепара нельзя. Во-первых нельзя оставлять одно баронство без правителя, во-вторых тебе еще чашу возвращать, а в третьих ты хороший мужик и вообще мне почти брат.
— Да?
— Ты сам так говорил!
— Никогда больше не пью с румынами… — Головастик обеими руками обхватил похмельное вместилище разума и пригорюнился.
— Ха, он еще зарекается. Мы с вами соседи, дорогой Элепар, а соседи ездят в гости. И вообще — еще раз придешь с войной и пить будем неделю!
— Чудо-овище…
Повторяться начал. Не такой уж я и монстр, кстати, просто опыта больше. Вот когда у сибиряков уводил из-под носа три вагона какого-то особого цемента, притом, что он им был очень нужен, вот тогда по-настоящему пришлось поднапрячься. Но ведь увел! И даже друзьями остались! Хотя до сих пор не уверен, что этот цемент в самом деле кому-то был так нужен, и что Митрич просто не забился с теми самыми сибиряками, что я их перепью.
— Что мы еще натворили?
— Когда вы отлучились по необходимым делам, господин фон Виндифрош собрал ваших пажей и принес торжественный обет — поклялся вернуть Чашу.
— О-о, бо-оже!
Не умеет пить молодежь. Ну или молчать во время — это с годами приходит.
— Господин барон?
— Да, Эгельберт?
— Со мной связались представители банка «Блюмшилд и сыновья». — Он поднял трубку, которую держал в руке все это время.
— Отвечайте, что все переговоры — только в самом замке. После обеда.
— Они спрашивают, не прямо, но понятно — точно ли можно рассчитывать на двухмесячный срок заключения их коллеги?
— Тогда отвечайте, что любой вопрос решаем, но мы должны удостовериться в серьезности их намерений.
— Какая сумма — серьезна?
— Эгельберт, как можно?! Мы же не террористы, чтобы требовать деньги! Пусть… вот, пусть вернут нам чашу, которую испанцы вывезли.
— Одну минуту! — Он быстро что затараторил в трубку, а я поднял кувшин и прижал к виску. Элепар, могучим усилием протащив себя по кровати, прижался к кувшину с другой стороны. Так мы и сидели, пока мой деловой и непьющий управляющий не отвлек от блаженной прохлады:
— Вернуть не могут, господин барон. Могут предоставить планы защитных систем хранилища.
На что меня толкают, спрашивается? Вот же… банкиры!
— Ладно, пусть присылают. Нам еще помогать соседушке с выполнением
— Да какая это вражда, Александэр, скорее привычное соревнование. В конце концов мы же все эски, а не французы какие-то. Помочь соседу — дело благое.
— Причем тут французы?
— О, каждый эскенландец знает, кто тот незримый враг, что из-за кулис руководит всеми бедами Европы!
— Вы о прекрасной Франции? А разве не Британия тайный властелин?
— Островитяне жалкие марионетки в руках истинного манипулятора! Сами подумайте, даже их спесь порождена комплексом, основанном на понимании настоящего положения дел! Мы последний оплот сопротивления неумолимому врагу!
Старик говорил это с такой убежденностью, что я решил не сомневаться. В конце концов это он тут европеец, ему виднее. Хотя… кто знает, может, и французами тоже кто-то руководит? Бельгийцы, к примеру?
Так, размышляя о незримых переплетениях судьбы я оставил барона-головастика с кувшином в обнимку и спустился в трапезную. Как ни крути, а туристов, желающих насладиться едой в моем обществе, нужно уважать. Люди деньги за это платят, так что:
— Доброе утро, господа. Рад видеть вас в своем замке. Прошу, начинайте!
Туристы воспитанно потянулись к тарелкам, мне же есть не хотелось. Сейчас бы поспать часиков шесть… переждать утреннее яркое… черт бы его побрал!.. солнце, потом спокойно посидеть в кресле, горячего хаша поесть, потом неторопливо побродить по песочку…
— О чем вы задумались, господин барон?
Я дернулся, выныривая из дремы, быстро огляделся — нет, не заметили. Что он спрашивал? Ах да…
— Когда-то белый хлеб был привилегией дворянства. Теперь пшеничная булочка с котлетой — пища бедняка.
— Ммм… да, многое меняется. — Эгельберт явно не понимал, с чего это я глазею на еду, вместо того, чтобы заняться ей вплотную. У-у, трезвенник!
Когда я поднял кубок (не удержался, приказал поставить себе взятую из замкового музея утварь), стоящий рядом Дэн сначала не отреагировал, но после тычка управляющего сообразил и схватился за кувшин с морсом. Следующую минуту я пил, опустошая посудину в несколько глотков.
— Утолили жажду, ваша милость?
— Слегка… но это не то, чего хотелось бы.
Туристы вдруг примолкли, я даже присмотрелся к ним, кое-как удерживая слезящиеся глаза открытыми. Нет, все нормально. Только вот солнце проклятое, слишком ярко светит! Хорошо пажам, они вдоль стены выстроились, а бедный господин барон сиди, отрабатывай…
— Мы вчера в самом деле ничего не натворили, Эгельберт?
— Успокойтесь, господин барон, все было в рамках приличия.
Это успокаивает. Иногда надо бывает расслабиться… вот как сейчас. От запахов еды уже почти не мутит, только холодный металл кубка я зря ко лбу прижал, и старик что-то бубнит… что именно, кстати?