Господин Белло и волшебный элексир

Маар Пауль

Штернхайм шёл по улице, время от времени отхлебывая из наполовину опустошённой бутылки и отчаянно ругая шедшего по другой стороне улицы пса.

— Что ты на меня рычал, я тебе, так и быть, прощаю! — кричал Штернхайм. — Но то, что ты, выходя из ресторана, попытался укусить меня за ногу и порвал мне брюки, это уж чересчур! Однозначно! Разве я виноват, что она тебя не любит?

Белло отвечал ему с противоположной стороны улицы рычанием.

Штернхайм наступил на что-то мягкое, понял, что это брюки, которые Белло сбросил во время превращения

в собаку, и поднял их. Вслед за брюками он нашёл и рубашку, и пиджак.

— А мою одежду ты раскидал на тротуаре! Считаешь, что поступил хорошо? — кричал он через улицу.

Вдали тявкнула какая-то собака, ей ответила другая.

— Ага, теперь повторится твой коронный номер, — предположил Штернхайм. — Собаки лают, и Белло удирает, потом раскаивается и наутро возвращается.

Белло трусил по тротуару, грустно повесив голову, и был так удручён, что даже призывы соплеменников не могли его соблазнить. Он ни разу не тявкнул в ответ.

Они одновременно подошли к аптеке.

Штернхайм хотел отпереть дверь и подняться в свою квартиру, но Белло остановился перед домом, с тоской глядя вверх. На третьем этаже светилось одно окно: окно в гостиной фрау Лихтблау.

Белло поднял морду и тоскливо завыл.

Штернхайм встал рядом с собакой, посмотрел вверх и позвал, сначала тихо, потом громче и громче:

— Фрау Лихтблау! Пожалуйста, фрау Лихтблау!

Свет погас. Дом погрузился во тьму.

Когда Штернхайм с Белло вошёл в квартиру, он небрежно бросил в прихожей одежду, которую подобрал на улице. Потом направился в детскую. Макс, одетый, лежал на кровати. Он спал. Раскрытая книжка валялась рядом.

Вероятно, весь долгий вечер он ждал отца и господина Белло, потом лёг на кровать, немного почитал и в конце концов уснул.

Штернхайм поставил на пол бутылку с ликёром и осторожно, стараясь не разбудить, укрыл сына.

— Завтра ты здорово удивишься, обнаружив, что господин Белло вновь превратился в собаку, — пробормотал он, поднял бутылку, погасил свет и отправился на поиски Белло.

Он нашёл его в спальне. Белло отыгрался на одежде Штернхайма: от злости одну рубашку он уже разорвал в клочья и как раз принялся за лучшие брюки хозяина.

— Ты что, взбесился? — заорал Штернхайм и потянул брюки к себе, но Белло не разжимал зубов, и брюки разорвались пополам.

Это до того разозлило Штернхайма, что он накинулся на Белло, перевернул его на спину и прижал к полу.

Хрипя от натуги, он крикнул:

— Прекрати вымещать на мне свою злость! Разве я виноват, что она влюбилась в меня? Всё равно с этим покончено.

Ты сам слышал. Она больше не хочет меня видеть! Так что нам обоим ничего не светит.

Белло проворчал что-то в ответ. Только тут Штернхайм понял, что разговаривает с собакой так, словно перед ним господин Белло. Или, вернее, под ним. Потому что он всё ещё крепко прижимал пса к полу.

— Ты хотя бы понимаешь, что тебе говорят? —

спросил он.

Пёс дёрнул головой.

— Ага, значит, с тобой происходит то же, что и с животными господина Эдгара: пребывание в образе человека накладывает отпечаток, — сделал вывод Штернхайм. А потом спросил: — И мы с тобой сможем нормально общаться? Как мужчина с мужчиной?

Белло тявкнул в знак согласия.

— Ну, значит, договорились, — заключил Штернхайм и разжал руки. — Тогда пошли в гостиную.

Поздно ночью Макс проснулся: за стеной громко разговаривал его отец. Макс прислушался. Ему показалось странным, что Штернхайм-старший говорил один, и ему никто не отвечал. Кроме того, говорил он как-то странно, растягивая слова. Может, он пьян? Не может быть! Макс никогда в жизни не видел отца пьяным. Но когда актёры по телевидению изображали пьяных, они разговаривали именно так.

Макс встал, вышел в прихожую и остановился за дверью гостиной.

— Ты женщин понимаешь, Белло? Я — нет! Она хочет знать правду, а когда я говорю ей правду, она считает, что я лгу. Может, лучше было бы соврать? — сказал Штернхайм, с трудом ворочая языком. — Радуйся, что ты опять стал собакой. Это так, это так, Белло, не возражай! У собак наверняка не такие привередливые…

— Опять стал собакой? Как это? — Макс вошёл в комнату и остановился, ничего не понимая.

Штернхайм и Белло уютно расположились на тахте. Перед ними на столе стояли: бутылка ликёра, полбанки огурчиков, упаковка собачьих галет и две открытые банки собачьих консервов.

— Ещё глоточек? — спрашивал Штернхайм, наклоняясь над собакой и давая ей глотнуть из бутылки.

Потом он глубокомысленно заглянул в горлышко, немного подумал и тоже глотнул.

— Папа! — закричал Макс. — Что ты делаешь! И… и Белло… почему… что случилось? Почему господин Белло опять стал собакой?

Белло спрыгнул с тахты, пошатываясь, подошел к Максу, встал на задние лапы, положил передние ему на плечи и попытался облизать лицо.

— Прекрати, господин Белло! То есть я хотел сказать, Белло! — воскликнул Макс. — Как это ты опять стал собакой?

— Макс, садись рядом со мной. Не огорчайся. Случилось то, что должно было случиться, — сказал отец. — Действие эликсира, видимо, со временем ослабевает.

— Бедняга Белло! — Макс погладил пса.

Тот положил голову на колени мальчика и грустно поглядел ему в глаза.

Макс спросил:

— А нельзя снова превратить его в человека?

Штернхайм пожал плечами.

— Как? Ведь голубого сока не осталось. Ни капельки.

При слове «ни капельки» аптекарь, очевидно, вспомнил про бутылку. Сделав большой глоток, он попытался поставить бутылку вертикально.

— Папа, прекрати! Ты совершенно пьян! — крикнул Макс и отобрал у отца бутылку.