Господин Белло и волшебный элексир
Шрифт:
— А мне безразлично, — отрезал я. — Это самый лучший пёс, какого я могу себе представить. Пойдём, Белло, нам пора домой.
Белло последовал за мной, но постоянно оборачивался и смотрел на колли. А та рвалась с поводка, и было заметно, что больше всего ей хотелось поиграть с Белло.
И тут меня осенило.
— Белло, когда ты был человеком, то рассказал мне о своей большой любви. Уж не об Адриенне ли шла речь?
Белло грустно поглядел на меня, и я почувствовал, как ему плохо, оттого что он не может говорить. Да я и сам затосковал.
—
У аптеки мы встретили фрау Лихтблау, которая направлялась домой.
— Привет, фрау Лихтблау! — крикнул я.
— Ах, Макс, — сказала она тихо и, не взглянув на Белло, вошла в подъезд и поднялась на свой этаж.
— Если бы придумали конкурс на самое печальное лицо в мире, то папе и фрау Лихтблау пришлось бы поделить между собой первое место, — сказал я. — Ты, Белло, получишь второе! А если будешь и впредь ходить повесив голову, то я стану претендентом на третье место. Это вещь заразная, должен тебе сообщить.
Я надеялся, что папино настроение улучшится. Но на следующее утро стало ещё хуже. За завтраком папа сидел молча, подперев голову руками и уставившись в одну точку, он не съел ни кусочка и не прочитал утреннюю газету.
— Я начинаю всерьёз злиться на фрау Лихтблау! — нарушил я молчание.
— Почему же? — спросил папа.
— Потому что из-за неё ты такой грустный, — заявил я. — Что случилось? Расскажи!
Сначала папа долго смотрел на меня. Я подумал, что он не хочет об этом говорить, но он вдруг произнёс:
— Я рассказал ей, что господин Белло раньше был собакой и опять стал ею.
— Ты ей об этом рассказал?! — воскликнул я. — А мне запретил, говорил, что тогда тебе придётся распрощаться с профессией аптекаря!
— Я не забыл, — ответил папа. — Но мне пришлось всё рассказать, иначе ничего не склеивалось.
— И что же? — не выдержал я.
— Она не поверила ни одному моему слову. И вышла из себя от возмущения. Она думает, что я смеюсь над ней, и перестала со мной общаться, — грустно заключил папа. — Вот что меня угнетает. Теперь ты всё знаешь.
Он встал и спустился в аптеку.
«Нельзя допустить, чтобы так продолжалось и дальше, нужно что-то предпринять», — решил я.
Ближе к вечеру, когда фрау Лихтблау вернулась с работы, я поднялся на третий этаж и позвонил. Она открыла дверь и удивилась, увидев меня:
— Макс? Ты ко мне?
Странный вопрос: ведь я позвонил именно в её дверь. Мне так и хотелось ответить: «К кому же ещё?» Но так как я собирался серьёзно поговорить с ней, то решил не дерзить. Она стояла в дверях, не приглашая меня войти.
— Это из-за папы, — начал я.
— Тебя прислал папа? — Она сильно разволновалась. — Он прислал тебя, потому что хочет извиниться? Как мило! И
Я перебил её:
— Ему не за что извиняться. Он вас не обманывал. Вы не верите, что господин Белло раньше был собакой! Но это правда! Вы же сами видели, он опять стал собакой!
— Твой папа послал тебя, чтобы сообщить мне это? — спросила она. — Можешь ему передать: он меня разочаровал. Причём очень сильно.
Она вынула из кармана платок и сделала вид, что хочет высморкаться. Но я заметил, что она плачет и хочет скрыть это от меня.
— Фрау Лихтблау! Вы должны нам верить! — вырвалось у меня.
Она спрятала платок в карман и сказала:
— И то, что ты участвуешь в дурацкой игре, тоже меня огорчает. Тебе лучше уйти!
С этими словами она закрыла дверь перед моим носом.
Репетиция хора
В субботу вечером Штернхайм пришёл на репетицию пораньше. Он надеялся, что фрау Лихтблау тоже придёт, потому что хотел помириться с ней и убедить, что вовсе не собирался её обидеть. Он уже точно решил, что ей скажет.
Фрау Лихтблау в самом деле появилась вскоре после него. Он робко улыбнулся ей, но она отвернулась и присоединилась к группе сопрано, не обратив на него внимания. Штернхайм склонился над нотами. Он не хотел, чтобы все видели, как он огорчён и как сильно задела его холодность фрау Лихтблау.
Господин Эдгар, который всегда первым приходил на репетиции, на этот раз чуть не опоздал. Под мышкой он принёс большую корзину с крышкой. Когда он поставил её на пол и открыл, изумлённые хористы увидели, что там сидят три курицы.
Господин Эдгар наклонился над корзиной и сказал:
— Вы можете выйти и послушать. Сядьте на тот стул и ведите себя тихо, пожалуйста!
Куры вылезли из корзины и, захлопав крыльями, вскочили на стул, который им указал господин Эдгар. Там они и сидели, уютно прижавшись друг к другу.
Господин Эдгар спиной почувствовал удивлённые взгляды, обернулся и сказал:
— Вы, конечно, не будете возражать, если я позволю участвовать в репетиции трём своим курицам. — Он немного смутился и быстро добавил: — Естественно, лишь пассивно, то есть они, конечно, не будут петь. Дело в том, что они удивительно музыкальны, поэтому я решил не лишать их удовольствия послушать ваше пение. Представьте себе, все трое могут даже отличить Бетховена от Моцарта!
— Как вы смогли это выяснить? — спросил кто-то.
— Когда я играю Бетховена, они кивают в такт головами, — объяснил господин Эдгар.
— А когда играете Моцарта?
— Тогда они хлопают крыльями. Я повторил эксперимент несколько раз, и они ни разу не перепутали композиторов. Даже раннего Бетховена, который иногда весьма схож с Моцартом, они отличили. Все трое чётко кивали головами! — гордо заявил он. — Но хватит об этом. Мы начнём с песенки на верхнем нотном листе — «Форель» Франца Шуберта.