Господин двух царств
Шрифт:
– Тебя хорошо охраняют, – сказала Филинна, – и благодари богов за это. Такое путешествие не для женщины.
– Да? – спросила Мериамон. – Тогда зачем же пошла ты?
– Потому что ты пошла, и кто-то должен о тебе позаботиться.
С такой логикой трудно было спорить. Все они были и стеной, и щитом, и все они были для Александра.
Так она говорила Нико ночью, перед тем, как они пришли в Паратон, когда ветер посвистывал и хлопал полами палатки, а Филинна похрапывала на своем матрасе. Сначала Мериамон стесняло, что служанка спит рядом с ними, не отгородившись хотя бы занавеской,
– Я рад, что мы на что-то годимся, – сказал он.
Они уютно устроились в постели, Мериамон в теплой середине. Его ладонь пробежала по ее груди и животу и легла на бедро. Она положила сверху свою руку.
– Я знаю, что ты не привык делить с кем-нибудь постель всю ночь. Ты сторожишь меня, и из-за этого сам лишаешься сна.
– Меньше, чем я лишался бы его в собственной постели, мечтая оказаться здесь, – ответил он.
Она улыбнулась, хотя он не мог этого видеть.
– Правда?
– А ты сомневаешься?
– Я думала, что македонцы сделаны из более сурового материала.
– Так оно и есть. Пока дело не доходит до злоязычных египетских колдуний.
– Колдунья – это я?
– Самая настоящая. Ужасная.
Мериамон повернулась в его объятиях. Он был готов к этому. Она улыбнулась ему.
– Тогда поколдуем, и пусть ночь превратится в полет.
Для этого они делали все, что могли. В это время вернулась ее тень и ухмылялась, глядя, что они делают. Нико ответил ей дерзкой улыбкой, Глупый ребенок. Если он не научится скромности…
Вскоре, однако, она перестала волноваться. Еще немного погодя она вообще перестала думать о чем-либо.
В Паратоне действительно были верблюды. Каждый торговец верблюдами в этой части мира, видимо, уже слышал о том, что какому-то полоумному и его войску нужно добраться до Сивы. Город просто кишел верблюдами. Воздух был наполнен их ревом и запахом. Стада сожрали всю зелень в городе, а через день-два сожрали бы все и на расстоянии дня пути от города.
– Когда им нечего есть, – объяснял дядюшка давешнего путника, – они не едят и не пьют. Но когда есть вода и корм, они запасаются ими надолго.
Лицо Александра ничего не выражало. Мериамон подозревала, что он изо всех сил сдерживает смех. Дом на скале оказалось не так уж сложно найти, и его хозяин, для торговца верблюдами, оказался достаточно честным человеком. Он тоже не был расположен продавать Александру своих беговых красавиц, но у него было достаточно и других животных.
– Самцы, – сказал торговец, – не лучший выбор для вас. Вам лучше взять верблюдиц. Они поспокойней, и у вас будет молоко от тех, у которых есть телята. Это вам пригодится, когда у вас кончится вода.
– Не кончится, – возразил Александр. – Сива в пяти днях пути от деревни Аписа. Мы возьмем с собой много воды, если у нас будут верблюды, чтобы се нести.
– Пять дней, если повезет и погода будет хорошая, – ответил торговец. – И если вы не встретите разбойников. Правда, я думаю, они не станут вас беспокоить, разве только молодым захочется поразмяться.
– Пять
– Лошади? – нахмурился торговец. – Может быть, вы лучше оставите их здесь? Я бы позаботился о них за вполне умеренную плату.
– Думаю, не стоит, – отвечал Александр безупречно вежливо.
Человек открыл было рот. Александр улыбнулся, и тот закрыл рот. «Только сейчас он понял, – подумала Мериамон, – что Александр есть Александр». Торговец моргнул, пожал плечами.
– Дело ваше. Так, насчет этих верблюдов.
Теперь у них были верблюды, и вожатые для них, и седла, и запас зерна в придачу к тому, что подвозили корабли, и бурдюки, частично наполненные водой. Об этом они как следует позаботятся в деревне Аписа. Александр был удовлетворен и ценой, которую заплатил за все это. Вернее, платил Гефестион. Здесь, как и по дороге из Тира, он был квартирмейстером, и хорошо справлялся с этим. Он содержал все в порядке, добивался умеренных цен, и перед восходом караван был уже в пути.
Теперь они имели вид настоящего каравана: люди впереди, затем верблюды, потом арьергард, а в середине, отдельно от верблюдов, лошади. Феникс не боялась верблюдов: когда-то она паслась вместе с ними. Македонские кони были не расположены к огромным вонючим животным. Буцефал подрался бы с одним из них, если бы Александр не оттащил его. Конь все еще приплясывал на поводу, нагибая голову и неодобрительно фыркая.
– Не знаю, простит ли он меня, – сказал Александр.
Мериамон искоса взглянула на него. Александр выглядел так же, как и любой другой человек в отряде: в шляпе, хитоне, плаще и сандалиях, с коротким копьем вместо дорожной палки. Он сам нес свой тюк с вещами, хотя слугам досталось почти все его вооружение, и шел он так же бодро, как простой воин. Если он и чувствовал, что ждет их в пустыне, виду он не показывал.
– Он бы еще больше обиделся на тебя, – сказала Мериамон, – если бы ты не взял его с собой.
– Знаю, – ответил Александр. Буцефал уткнулся носом ему в плечо. Царь вздохнул, но со смехом. – Мне никогда не удавалось путешествовать налегке.
– Я бы сказала, – возразила она, – что это «налегке» для армии.
– Мы путешествуем в роскоши, – ответил Александр. – Налегке это значит с ножом за поясом, с ветром в кармане и с одним плащом на двоих. Налегке это значит добыть себе ужин охотой, спать под плащом и считать себя богачом.
– Тебе кажется, что это так просто? – спросила она.
Он ответил не сразу. Они отмерили еще дюжину шагов по дороге. Еще дюжину. Еще полдюжины. Александр заговорил:
– Иногда. Так идти нелегко. Даже с верблюдами.
Мериамон улыбнулась. Он ответил улыбкой и сказал:
– Становится все интереснее.
Он знал. Может быть, даже лучше, чем она. И сам всегда был готов смеяться над страхом.
Он не говорил, что она могла бы вернуться назад и быть в безопасности. Именно поэтому больше, чем за что-либо другое, что он сделал или не сделал, она знала, что любит его. Не так, как любит Николаоса, конечно, нет. Но так, как женщина может любить своего царя.