"Господин мертвец"

Соловьев Константин Сергеевич

– Спасибо, лейтенант. Спасибо, Генрих. Об остальном позаботится мейстер. Он поможет Ромбергу вернуться к Госпоже.

– Он… умрет?

– Его долг Чумному Легиону будет закрыт.

– Полагаю, для него это лучшее из возможного.

– Да. Еще раз спасибо. Немногие решились бы на помощь Чумному Легиону. Особенно в столь сложном деле.

– Ерунда, - буркнул Крамер, поднимаясь, - Я ничего не сделал. Даже не смог наказать виновных.

– Поверьте, на вашем месте мало кому пришло бы это в голову. Я благодарен вам от имени нас всех. С этого дня мы введем режим предельной

осторожности. Патрули, система часовых, замаскированные ловушки…

– Могу подкинуть вам пару десятков пехотных мин.

– Чтоб оберст фон Мердер потом обвинил Чумной Легион в том, что мы калечим немецких солдат? Увольте. Не хотелось бы кончить как Лемм. Не забивайте голову. Я попрошу Тихого Маркуса, чтоб он несколько дней покараулил на подходах. Он любит такую работу. Следующие незваные гости, решившие поквитаться с поруганными тоттмейстерами мертвецами, будут заикаться до конца своих дней.

Лейтенант Крамер рассеянно скрутил самокрутку с рыхлым влажным табаком, больше напоминающим грубую древесную стружку, покрутил в гибких пальцах, разминая.

– Вот ведь дело… Кажется, я понимаю, почему люди боятся смерти, но не понимаю, отчего они так ненавидят мертвецов.

– Мы ее слуги, лейтенант. А слугам часто приходится расплачиваться за хозяина. Или за хозяйку.

– Но почему они не видят то, что вижу я?

– Потому что вы, по меркам обычных людей, уже нездоровы, - ответил Дирк, - Подорванная войной психика, или как это значится в фельдшерских бумажках… Нормальный человек не может испытывать симпатии или сочувствия к мертвецу. Это противоестественно.

Крамер невесело усмехнулся.

– Всегда это подозревал. Интересно, какой бы из меня вышел мертвец?

– Хорошо, что мы этого никогда не узнаем.

– Не думаете, что я способен написать прошение в Чумной Легион?

Дирка передернуло.

– Если вы выкинете что-то подобное, я, несмотря на нашу дружбу, выпорю вас ремнем, свяжу и отправлю в дом для душевнобольных.

– Не беспокойтесь, я еще недостаточно выжил из ума, - Крамер выпустил изо рта грязно-серый клуб табачного дыма, - Хотя иногда задумываюсь о том, как смерть может менять людей.

– Не советую вам спрашивать об этом кого-нибудь из «Висельников». К тому же, после того, что случилось с Ромбергом, сомневаюсь, что они будут хорошо настроены по отношению к вам.

– Я видел нашего Гюнтера, - вдруг сказал Крамер, - Видел здесь. Как это нелепо, ведь я даже не знал, что он написал прошение. Последний раз я видел его во время штурма, когда французы набросились на него и всадили нож под ребра. Меня тогда уже повалили, и я ничем не мог помочь ему. Видел, как угасал его взгляд. Как остывающая спираль накаливания в лампочке. Видел, как из него выходит жизнь. Черт возьми, в этом не было ничего нового для меня. Я сам убил почти три десятка французов… А потом я увидел Гюнтера в серой форме Чумного Легиона. Он выглядел… Пустым. Посмотрел мне в глаза и мне показалось, что никакого Гюнтера и нет, а есть лишь что-то, похитившее его тело и укрывшееся в нем… Когда я окликнул его, он вздрогнул, спрыгнул в траншею и пропал. Как будто не мог находиться передо мной в таком обличье. Как если бы

стыдился себя.

Дирк подумал, что стоит подбодрить Крамера, но подходящих слов не нашлось – словно ощупал подсумки и не нашел там ни одной обоймы.

– Ваш Гюнтер хороший солдат, - только и смог сказать он.

– Хороший мертвец, вы хотели сказать.

– И это тоже.

– Ваша Госпожа – циничная хозяйка, Дирк… Она швыряет нам объедки своего пиршества. Вряд ли я когда-нибудь увижу вновь старину Гюнтера. Таким, каким он прежде был.

– Если вы собираетесь целый вечер болтать о смерти, вам нужен священник, - проворчал Дирк, - А я всего лишь фронтовой унтер. И философия моя относительно жизни и смерти не очень сложна, поэтому едва ли я смогу быть достойным собеседником. Скажите-ка вот что, который час?

– Четверть восьмого, - сказал Крамер, вытащив из защитного чехла свой брегет.

– Хорошо. Помнится, вы в свое время выразили желание посетить наш клуб?

– Клуб мертвых унтер-офицеров?

– Он самый. Дело в том, что мы находимся неподалеку от него. Он располагается в старом блиндаже между моим взводом и третьим. Полкилометра отсюда. У вас есть возможность почувствовать себя персонажем Эдгара Алана По, лейтенант. Побывать на пирушке мертвецов. Как вам эта затея?

– Было бы любопытно. Но…

– Нет, ваше присутствие никому не помешает. Поверьте, мертвецы – самый безразличный народ на свете. И самый терпеливый.

– А ваш взвод не останется без присмотра?

– С теми новостями, которые у меня есть, лучше бы мне подольше не возвращаться. К тому же сегодня вечером никакой нужды во мне нет. Буду только путаться у всех под ногами и давить на нервы. Сейчас и так все на взводе, как пистолеты со взведенными курками. Ну а мейстеру сейчас до нас и дела нет. Лучше уж в клуб.

– Тогда ведите… - лейтенант негромко фыркнул, - Вергилий!

Блиндаж, который унтер-офицеры роты называли «клубом», мало чем отличался от всех прочих сооружений такого типа. Снаружи он выделялся разве что более качественной маскировкой, несвойственной старому убежищу – кто-то потратил много времени, чтоб обсыпать землей заглубленное почти на всю свою высоту сооружение, изготовить маскировочные сети и запастись достаточно большим запасом прошлогодней травы. Охраны у блиндажа не было – здесь, в глубоком тылу, среди разбросанных отрядов роты, вероятность появления противника была ничтожно мала. Тем не менее, Дирк машинально подмечал каждую деталь, подходя к месту: как известно, сумерки с их неверным обманчивым светом – лучший друг лазутчика.

– Вряд ли это похоже на привычный вам офицерский клуб, - сказал Дирк немного извиняющимся тоном, - Здесь нет ни патефона, ни радио, ни даже курительной комнаты или журнальных подшивок. Мы совершенно неприхотливы и спартанская обстановка вполне отвечает нашей природе.

– Я командир штурмовой команды, дорогой Дирк, - Крамер только усмехнулся, - Это значит, что я регулярно ползаю по нечистотам, грязи, крысиному дерьму и содержимому чьих-то животов. Так что отсутствие роскоши едва ли меня смутит.