Господин Никто
Шрифт:
— Да, мой мальчик, и притом серьезно. Тебе не мешает знать, что фактически, хотя и негласно, Центр содержат американцы. Здешний народ, конечно, меня ценит и понимает, что какому-то там эмигранту вроде Димова далеко до такого политического лидера, как Младенов. Именно это и не нутру Димову. Вертел, крутил, пока наконец не сумел убедить тех, что я хоть и крупная фигура, но не обладаю деловыми качествами, какие присущи ему. И своего добился: я только вывеска, а фактически всем заправляет он, Димов.
— Ну как же так? Это у тебя-то нет деловых качеств? — удивляюсь я, хотя,
— Ну вот же, полюбуйся на этих умников! — восклицает Младенов.
— Почему же ты миришься с таким положением?
— А кто станет со мной считаться? Однажды я поставил вопрос ребром: «Кто, в конце концов, руководит Центром — я или Димов?» — «Ты, — говорят, — но Димов тоже полезная для нас фигура, и мы не можем им пренебрегать». А сверх того дали мне понять, что обострение отношений между сотрудниками Центра им нежелательно. А в устах тех, кто тебя содержит, слова «нам это нежелательно» звучат как «мы не позволим».
— И что же дальше?
— Дальше я рассчитываю на тебя. До сих пор я был в одиночестве, некому было довериться, и, пользуясь этим, они просто-напросто изолировали меня. А надо добиться обратного: мы их должны изолировать и показать американцам, что способны руководить делом получше всяких там димовых. Конечно, действовать следует с умом, тактично. На первых порах ты займешься журналом. Он в таком плачевном состоянии, что навести там порядок тебе не составит труда. А это сразу заметят где следует. Потом пролезешь в другой сектор. Тони с Милко мы перетянем на свою сторону. Потом и Димов пойдет на попятный. Он хитер, но мягкотел. Согласится и на вторую скрипку. Кралев самый опасный, по существу.
— Как же это получается? Ты служишь ширмой Димову, а Димов — Кралеву…
— Да вот примерно так оно и есть. По крайней мере сейчас.
Младенов хмурит брови.
— А откуда черпает силы Кралев?
— Как откуда? Все у него в руках. Димов без Кралева ни на шаг, потому и пляшет под его дудку, не соображая, что в один прекрасный день тот совсем выставит его.
— Чем же, собственно, он занимается, этот Кралев?
— Сам во всем разберешься. Время будет, — неопределенно отвечает Младенов.
Действительно, время есть. Потому я не настаиваю.
— Теперь мы найдем способ перекинуться словом, — заявляет бай Марин, посматривая на часы. — Пока что твоя цель — журнал. С него ты начнешь завоевывать авторитет. А потом, когда придет пора, примешься за другое.
Он опять смотрит на часы, и я встаю.
— Я бы не прочь поужинать вместе где-нибудь, но ко мне придут по делу, так что придется отложить до другого раза…
— Не беспокойся, — говорю я в ответ и ухожу.
— А где ты остановился? — догадался спросить Младенов, провожая меня по темному вестибюлю до лестницы.
— Нигде. Куда без денег сунешься?
— А багаж твой?
— Багаж? Какой багаж? Я, бай Марин, две недели таскал грузы в Марсельском порту, чтоб заработать на дорогу да на эту ветошь, — отвечаю я, показывая на свой костюм, у которого и в самом деле не блестящий вид.
— Ну
— Что это такое, Сен-Лазер?
— Да вокзал, отсюда рукой подать. Спроси, любой тебе скажет, как пройти.
— Ладно, это пустяки, — равнодушно бросаю я, открывая дверь, но на пороге останавливаюсь и спокойно говорю, глядя старику прямо в глаза: — А относительно всего прочего будь уверен — мы это так не оставим. Все переменится, и даже, может быть, скорее, чем ты думаешь. Ты ведь знаешь, болтать попусту не в моем характере.
— Знаю, мой мальчик, знаю, — кивает Младенов. — Не зря же я все эти шесть месяцев о тебе только и думал!
И он отечески улыбается мне. Но в его усталых глазах больше сомнения, чем надежды.
3
Если кто надеется что-нибудь узнать от меня о Париже, советую ему, не теряя времени, купить «Голубой путеводитель». Там обо всем рассказано — может быть несколько скучновато, зато исчерпывающе. Мой Париж не имеет ничего общего с тем, что о нем известно из путеводителя, где фигурируют Эйфелева башня, Обелиск, Пале Бурбон, Мадлена и прочие достопримечательности.
Сдавая меблированную мансардную комнату с импозантным названием «студия» с маленькой кухонькой и совсем крохотной ванной, хозяин расхваливал чудесный вид, открывающийся на цинковые крыши города. Девяносто две узенькие полуистертые каменные ступеньки ведут из студии на улицу. Сама улица — два ряда прокопченных до черноты фасадов с магазином ортопедических механизмов на углу. За ней вторая — с булочной, бакалейной лавкой, мясным и винным магазинами. Затем еще две улицы без всяких магазинов. А дальше уже описанная Рю де Паради, кафе «У болгарина», здание, где находится Центр. Вот он каков, мой Париж.
Центр занимает огромное помещение из шести полутемных комнат, куда и на час за весь год не проникает солнечный луч. На входной двери латунная табличка с надписью «ИМПЕКС» — анонимное товарищество, но это лишь декорация и адрес для присылки счетов за электричество. У Димова, Кралева и Младенова отдельные кабинеты. В двух комнатах располагается так называемая редакция, сиречь мы с Милко и Тони. Последняя комната нечто среднее между складом и архивом. На кухне хозяйничают Ворон и Уж — варят кофе для начальства и гостей, чистят свои пистолеты и обсуждают события, насколько им доступен смысл заголовков утренних газет.
Уж — обыкновенный грубиян с багровой рябой физиономией и запасом бранных слов в обиходе. Ворон мне и вовсе противен. Эта антипатия столь органична, что стоит мне взглянуть на его долговязую фигуру в неизменном черном костюме, как меня начинает тошнить. У него вытянутая, похожая на тыкву голова с жиденькой темной растительностью на макушке, толстый обвислый нос, как бы заглядывающий ему в рот, и желтые конские зубы, постоянно обнажаемые в улыбке, в которой нет ничего веселого. Я возненавидел его с первого взгляда, и, насколько могу судить по его обращению, он отвечает мне полной взаимностью. Что-то вроде любви с первого взгляда, только наоборот.