Господин Пруст
Шрифт:
Иногда он поддразнивал меня:
— Очень странно, Селеста, все говорят мне: «Как вам повезло, Марсель, иметь рядом такую приятную женщину!» Боже, если бы они только знали! Любой бурный водопад ничто по сравнению с вами.
Но тут же смягчался:
— Все мои друзья знают о вас, я им все рассказывал. И очень хорошо к вам относятся. Вот увидите...
Действительно, когда я носила письма, меня неизменно встречали с теплотой и предупредительностью, не как простого посыльного, а вспоминая о всем том хорошем, что рассказывал про меня г-н Пруст. Со мной разговаривали и о нем,
Когда он посылал меня куда-нибудь, я, зная, как долго тянется для него ожидание, торопилась и никогда не отвлекалась в сторону, а возвратившись, сразу же докладывала ему. Завидев меня, он говорил:
— Боже, вы уже вернулись, Селеста? Как вы проворны! Ну, так что...
Помню, как однажды он уже совсем собрался идти в гости, но вдруг передумал, и мне надо было сообщить об этом. Я бегом спустилась в кафе, но ему так не терпелось, что впервые за все эти годы он вышел на балкон. Тогда у нас жила моя сестра Мари. Она пошла вслед за ним и показала вниз на улицу:
— А вот и Селеста уже возвращается.
— Не может быть, так быстро!
Когда я, задыхающаяся, вернулась, его лицо сияло от удовольствия и благодарности.
— Вы только посмотрите, Мари! Она не ходит, а летает! И его неповторимая улыбка более чем вознаградила мои старания. Случалось, когда я входила к нему после полудня с кофе, он вдруг говорил:
— Бог мой, как вы сегодня красивы, Селеста!
— Вы шутите, сударь.
— Совсем нет. Вы похожи на леди Грей. И он объяснил, что речь идет о знаменитой английской красавице. Как мне рассказывали, то же самое г-н Пруст говорил и своим знакомым.
Помню еще, что к свадьбе моей племянницы я сшила себе желтое шелковое платье с черными кружевами и купила для него по совету г-на Пруста боа. Кроме того, был сооружен капор на желтой, как у платья, подкладке и с черным верхом, отделанным перьями. Узнав об этом г-н Пруст сказал:
— Главное, не забудьте показаться мне, когда наденете это платье. Он заставил меня повернуться во все стороны и похвалил:
— Вы очень хороши, дорогая Селеста, и у вас превосходный вкус.
Если у меня бывали какие-то неприятности, я не хотела показывать, но все равно скрыть это никак не удавалось. Он сразу же спрашивал:
— Селеста, что с вами сегодня?
— Ничего, сударь.
— Да нет же, вы чем-то озабочены.
— Клянусь, совсем ничего.
— Ладно, ладно, я знаю. Вы беспокоитесь о здоровье мужа. Не волнуйтесь, я с ним поговорю.
Микроскоп его наблюдательности действовал безупречно и беспрерывно. Он никогда не ошибался и каждый раз находил нужное слово успокоения.
— Ах, сударь, — говорила я ему, — если бы все тираны были такими же, мир стал бы райской обителью.
XIX
ДРУЗЬЯ БЕЗ ДРУЖБЫ
Уже после смерти г-на Пруста в одной статье князя Антуана Бибеско, его стародавнего приятеля, было сказано, что он любил во всем мире только двоих: свою мать и меня. Касательно матери это, несомненно, истинная правда, и,
Я не припоминаю, чтобы у нас были разговоры о дружбе вообще. Теперь, глядя на его жизнь и дела, думаю, что г-н Пруст преднамеренно хотел создать у многих впечатление своего дружеского отношения, хотя на самом деле — и это всегда поражало меня — он с величайшей легкостью мог обойтись без них.
Конечно, я видела, как он оплакивал некоторые смерти, и слышала его слова: «Мой друг, мои друзья». И все же... То, как он вспоминал и судил о тех, с кем был близок на протяжении долгих лет, даже в самом тоне его слов, чувствовались скорее просто жизненные отношения, чем дружба.
Очень часто он говорил мне, получив письмо:
— Это от Такого-то. Он хочет приехать. Если я проснусь и не буду занят работой, может быть, и приму его.
И сколько раз это «может быть» не осуществлялось:
— Скажите, что я никак не могу, я слишком утомлен.
И тем не менее такой визитер числился в друзьях. Одному Богу известно, чего бы только все не сделали, чтобы повидаться с ним — даже соглашались на его время: десять-одиннадцать часов вечера, час ночи.
Это уже не говоря о толпе всех тех, кто при его жизни считали себя его друзьями, а после его смерти громко об этом заявляли, хотя были нужны ему всего лишь как кусочки персонажей для его романа или же по какому-то делу, а может быть, лишь случайно пробудили его любопытство.
Да, в этом отношении многие обманывались. И при этом не только вводили в заблуждение всех окружающих, но и сами попадали в ловушку его обаяния и вежливости. Если бы они только услышали наши разговоры во время ночных бдений или увидели хотя бы выражение его глаз, то воздержались бы от своих фантазий о дружбе с ним.
Кроме тех знакомств, которые возникли у него после публикации книг, оставалось лишь несколько приятелей прежних времен, хотя многих уже не было на свете, как Гастона де Кэллаве (о котором он вспоминал, рассказывая о Жанне Пуке) или Бертрана де Фенелона, погибшего на фронте — в тот день, когда сообщили о его смерти, он превозносил его храбрость и прямоту характера.
Среди прежних близких связей, оставшихся до самого конца, следует упомянуть и г-жу Строе. Осмелюсь предположить, что она была, быть может, единственной, к кому он сохранил до самой смерти ту привязанность, которая ближе всего походила на дружеские чувства. Но это не помешало ему полностью отстраниться от ее сына Жака Бизе, долгое время, еще с эпохи лицея Кондорсе, остававшегося его товарищем. В мою бытность, начиная с 1913 года, они уже не виделись и не переписывались.
Из других старых знакомств можно назвать герцога д'Альбуферу, герцога де Гиша, графа Робера де Билли, Люсьена Доде, князей Антуана и Эммануэля Бибеско, Фредерика де Мадразо и Рейнальдо Ана. Все это была «старая гвардия» из кружка улицы Ройяль и светских салонов ушедшей уже эпохи.