Господин следователь 9
Шрифт:
— Ваня, да все я понимаю, — поморщился исправник. — Ты опять за пристава заступаешься, словно я его обидеть хочу. Но я Ухтомского не меньше тебя уважаю. Яскунова гнать из полиции надо поганой метлой, а из-за тебя теперь и выгнать неловко. Получится, что два раза наказали за один и тот же проступок.
Напомнить бы Василию Яковлевичу, как он в моем присутствии съездил по физиономии прежнего канцеляриста, а потом сам же отдавал приказ о его аресте. Но там и дело покруче — не какие-нибудь пятикопеечные сборы, а соучастие в разбое.
— А что, Антон Евлампиевич уже
— Законникам из Окружного суда, которые еще и обязанности прокурора исполняют, о том лучше не знать, — хмыкнул Абрютин, давая мне знак, чтобы я пока замолчал — явился канцелярист с чаем, а некоторые вещи при подчиненных лучше не обсуждать.
Ну да, Ухтомский «воспитательную» работу так проведет, что провинившийся городовой с неделю будет откашливаться и ощупывать ушибленные ребра. А вот писать жалобу на своего непосредственного начальника ни за что не станет. Понимает, что заслужил, а зазря господин пристав своим подчиненным плюхи не раздает. Полицейские чины чтут своего пристава как отца родного. Или фельдфебеля — не крикуна и держиморду, а настоящего, который новобранца и уму-разуму научит, и поддаст, если понадобится. И молодежь у него всегда накормлена будет, и спать уложена, а случись война — научит, как башку в пекло без нужды не совать.
Если кто-нибудь посчитает, что я одобряю действия пристава — это не так. Мне, как человеку выросшему в ином столетии, о такой форме «воспитательной» работы подумать страшно. Не хотел бы, чтобы постового, пойманного на взятке, отдубасил начальник, а не уволил или не отдал под суд. Уверен, что подчиненный, которого унизил руководитель, примется унижать других. Но Ухтомского я воспитывать не стану, на то господин исправник имеется.
Канцелярист закрыл за собой дверь, мы принялись пить второй стакан и я спросил:
— С Яскуновым-то что собираешься делать?
— Поговорить я с ним поговорю, но наказывать не стану, — решил исправник. Тем более — он же вместе с Савушкиным от Глафиры Манькиной ножевое ранение получил. Но мое предупреждение первое — оно же последнее.
— Если их со Смирновым участками поменять? — предложил я. — У Федора, кроме жилых домов, Воскресенский собор. Уж там-то кого обирать? Не нищих же на паперти?
— Иван, там половина нищих, что на паперти сидит, липовые. При желании и с них можно копеечку поиметь. Так что, посмотрим, что там дальше.
Чаю я напился, последние новости узнал, можно и собираться. Решив, что домой отправлюсь со шпагой (еще и к Леночке зайду, покажусь!) с грустью обнаружил, что на шинели прорезь для ножен отсутствует, а если нацепить шпагу к мундиру, а потом накинуть верхнюю одежду, слева будет топорщиться. Ладно, понесу в руке, но к Десятовым все равно зайду! Орден я Леночке показывал, а теперь еще и со шпагой.
— Да, а как щиток называется с двуглавым орлом? — поинтересовался я у Абрютина, постучав для выразительности по эфесу.
— А он почти так и называется — щитик, — ответил исправник. Посмотрев на меня, Василий Яковлевич предложил: — Давай-ка мы с тобой в ближайшие дни в фотосалон зайдем. Вон, какой ты красавец,
Дельная мысль. Еще нужно в фотосалон вместе с Леночкой сходить. А еще — с Анькой.
Эпилог
— Его превосходительство нынче прибыл, — сообщил Петр Прокофьевич после нашего приветственного ритуала. — Велел, как только его высокоблагородие следователь на службу придет, так сразу к нему.
— А давно господин председатель прибыл? — удивился я, доставая часы. На «царских» еще без пяти девять.
— Так он минут пятнадцать назад приехал, — поведал служитель. — А с ним какой-то важный господин в партикулярном платье. По обличью — столичная штучка. На извозчике прибыли. Вон, коляска до сих пор стоит.
Лентовский вернулся, а вернулся ли городской голова? Что там с железной дорогой?
Кивнув служителю, быстро поднялся к себе, скинул шинель с фуражкой, калоши (надо бы в вестибюле калошницу соорудить — так посетители сопрут!) и отправился Председателю суда.
Прошел приемную, постучался, не дожидаясь ответа, открыл дверь.
— Разрешите?
— Иван Александрович, здравствуйте, — поднялся навстречу начальник и, указывая на сидевшего мужчину, сказал: — Вот, по вашу душу из Санкт-Петербурга прибыл чиновник по особым поручениям. Представлять не стану — вы знакомы.
И почему я не удивился, завидев господина Наволоцкого? Верно, интуиция подсказывала, что в таком поганом деле, как смерть отставного генерала, появится кто-то, кто неожиданно скажет — ша! Впрочем, интуиция здесь не при чем. Не часто генералов — пусть отставных, убивают таким странным способом. Раскрыть преступление — дело чести военного ведомства и всех прочих. Считают, что с этим справится провинциальная полиция и следователь по особо важным делам Чернавский? Ха-ха… Но если Череповец до сих пор не кишит агентами Сыскной полиции, чиновниками из Военного министерства, то раскрывать убийство никто не желает.
— Наверное, вам удобнее пройти в кабинет господина следователя? — спросил Николай Викентьевич, давая понять, что у Председателя Окружного суда, вернувшегося после отлучки, дел хватает.
— Так точно, ваше превосходительство, — по-военному четко доложил господин надворный советник — или, кто он там на самом деле?
Наволоцкий поднялся с места, намереваясь выйти, но я стоял на месте, ожидая каких-нибудь разъяснений.
— Ваше превосходительство? — вытаращился я на начальника.
— Иван Александрович, покажите Николаю Ивановичу делоКалиновского и выполните все, о чем вас попросит господин надворный советник, — строго сказал Лентовский. Подумав, посмотрел ввысь, где потолок и добавил: — У него имеются все необходимые полномочия.
Раз так, тогда и деваться некуда.
— Слушаюсь, — кивнул я, открывая дверь перед «столичной штучкой».
Проведя надворного советника в свой кабинет, усадил за стол, плюхнул перед ним папку с документами по делу о смерти Калиновского и спросил: